— Это здорово. — Я задумалась. — Но разве сейчас подходящее время? Разве ты не должна быть в школе?
— Должна быть. Я учусь в школе-интернате. Мы все туда съехались, а там взорвался бойлер, поэтому они закрыли школу на неделю, пока не починят, а нас отправили по домам.
— Какой кошмар. Надеюсь, никто не пострадал?
— Нет, но миссис Браунриг, наша директриса, слегла на целый день. У нее был шок.
— Неудивительно.
— Поэтому я отправилась домой, но дома никого нет, кроме отца. Моя мама отдыхает на Майорке и приедет лишь к концу недели. Поэтому мне пришлось отправиться к бабушке.
В ее устах это звучало как не слишком радужная перспектива. Я попыталась придумать что-нибудь утешительное, чтобы поднять ей настроение, но она раскрыла свои комиксы и подчеркнуто уселась их читать. Мне было интересно, но я поняла намек и тоже принялась за свою книгу. Мы продолжали ехать молча, пока не пришел официант из вагона-ресторана, сообщивший, что можно пойти пообедать.
Я отложила свою книгу и, зная о том, что у нее есть деньги, спросила:
— Не хочешь ли пойти пообедать?
Она взглянула на меня в замешательстве:
— Я… я не знаю, куда надо идти.
— Я знаю. Не хочешь пойти со мной? Мы можем пообедать вместе.
Выражение замешательства сменилось на ее лице большим облегчением:
— Ох, правда? У меня есть деньги, но я еще никогда не ездила на поезде одна и понятия не имею, что надо делать.
— Ничего. Все поначалу кажется сложным. Пойдем пока все столы не заняли!
Мы прошли по тряским коридорам, нашли вагон-ресторан и уселись за столик на двоих. На столе лежала свежая белая скатерть и в стеклянном графине стояли цветы.
— Мне жарковато, — сказала она. — Как вы думаете, можно мне снять пальто?
— Конечно, хорошая мысль.
Она разделась, и к ней подошел официант, чтобы помочь. Он сложил пальто и повесил его на спинку ее стула. Мы открыли меню.
— Ты голодна? — спросила я.
— Да. Завтрак был целую вечность назад.
— А где ты живешь?
— В Саннингдейле. Я приехала в Лондон на машине вместе с отцом. Он ездит туда каждое утро.
— Вместе с… Так это твой отец тебя провожал?
— Да.
Он даже не поцеловал ее на прощание.
— Он работает в одном из офисов в Сити.
Наши взгляды встретились, и она поспешно отвела глаза.
— Он боялся опоздать.
— Мало кто не боится, — сказала я мягко. — А ты едешь к его матери?
— Нет, бабушка — мама моей мамы.
— А я еду к своей тетушке, — словоохотливо сообщила я. — Она сломала руку и не может водить машину, поэтому я собираюсь ухаживать за ней. Она живет на самом краю Корнуолла в деревне Пенмаррон.
— Пенмаррон? Но я тоже туда еду!
— Вот это да!
Это было занятное совпадение.
— Меня зовут Шарлотта Коллиз. Я внучка миссис Толливер. Вы знаете миссис Толливер?
— Да. Не очень хорошо, но я-таки знаю. Моей матери доводилось играть с нею в бридж. А мою тетушку зовут Феба Шеклтон.
При этих словах ее лицо прояснилось. Впервые с тех пор как я ее увидела, она вела себя как обычный возбужденный ребенок. Глаза за очками широко распахнулись, а рот приоткрылся от радостного изумления, обнажив зубы, которые были великоваты для ее узкого лица.
— Феба! Феба — мой лучший друг! Я бываю у нее и пью с нею чай всякий раз, как приезжаю погостить к бабушке. Я и не знала, что она сломала руку. — Она вгляделась в мое лицо. — А вы… вы, наверное, Пруденс?
— Да, — улыбнулась я. — Откуда ты знаешь?
— Я подумала, что ваше лицо мне знакомо. Я видела вашу фотографию в гостиной у Фебы. Всегда считала, что вы красивая.
— Спасибо.
— И Феба всегда рассказывает мне о вас, когда я у нее бываю. Пить с ней чай очень здорово, потому что она не похожа на обычных взрослых и с ней легко быть самой собой. И мы всегда играем в карусель, сделанную из старого граммофона.
— А, это моя карусель. Ее сделал для меня Чипс.
— Я никогда не видела Чипса. Он умер так давно, что я этого не помню.
— А я никогда не видела твою матушку.
— Но мы приезжаем к бабушке почти каждое лето.
— А я обычно бываю там на Пасху, иногда — на Рождество. Поэтому мы до сих пор и не встречались. Кажется, я даже не слышала ее имени.
— Аннабель. Раньше она была Аннабель Толливер, а теперь ее зовут миссис Коллиз.
— У тебя есть братья или сестры?
— Брат Майкл. Ему пятнадцать лет, он в Веллингтоне.
— А в Веллингтоне бойлер не взрывался?
Это была попытка внести в нашу беседу шуточную нотку, но Шарлотта не улыбнулась.
— Нет, — ответила она.
Я принялась читать меню и задумалась о миссис Толливер. Я помнила ее как высокую, элегантную и довольно холодную даму, всегда безупречно выглядевшую, с ухоженными седыми волосами, тщательно плиссированными юбками и начищенными до блеска длинными узкими туфлями. Я представила себе Уайт-Лодж, где будет гостить Шарлотта, и задалась вопросом, что может делать ребенок в таких аккуратно подстриженных садах и в таком тихом и благочинном доме.
Я взглянула на девочку и обнаружила, что, морща лоб, она тоже пытается решить, что заказать на обед. Она казалась печальным маленьким человечком. Мало удовольствия в том, что тебя отправляют из школы домой, потому что взорвался бойлер. Неожиданный и, наверняка, нежеланный поворот событий, поскольку твоя мать за границей и некому о тебе позаботиться. Мало удовольствия в том, чтобы одной ехать на поезде к бабушке в другой конец страны. Мне вдруг захотелось, чтобы миссис Толливер была уютной и приземистой, с круглой теплой грудью и страстью к вязанию кукольных платьев и пасьянсу.
Шарлотта подняла глаза и увидела, что я смотрю на нее. Она тяжело вздохнула.
— Я не знаю, чего я хочу.
— Ты только что говорила, что очень голодна. Почему бы тебе не заказать полный обед?
— Хорошо.
И она заказала овощной суп, ростбиф и мороженое.
— Как вы думаете, — спросила она с надеждой, — хватит ли денег еще и на кока-колу?
Почему путешествие в Корнуолл на поезде кажется таким волшебным? Знаю, я не первый человек, испытывающий восторг, когда дорога пересекает реку Теймар по старому железнодорожному мосту инженера Брюнеля. Ощущение такое, словно ты въезжаешь в восхитительную чужеземную страну. Всякий раз, когда я проезжаю там, говорю себе, что этого ощущения уже не будет и тем не менее оно возникает вновь и вновь. Невозможно уловить, что именно рождает такое приподнятое настроение. Может быть, очертания домиков, позолоченных заходящим солнцем? Маленькие поля, высокие виадуки, парящие над глубокими, поросшими лесом долинами, или первые отдаленные проблески моря? А может быть, дело в именах святых, в чью честь названы местные станции, мимо которых мы проносимся, или в криках носильщиков на платформе в Труро?
