— Пруденс.
Я обернулась. Дэниел сидел в глубокой оконной нише, и перед ним на шатком, сделанном из бочки столе стояла пустая пивная кружка. Он встал, выбрался из-за стола и произнес:
— Сегодня слишком хороший день, чтобы обедать под крышей. Как по-вашему?
— Так что же будем делать?
— Давайте что-нибудь купим и съедим на берегу.
Мы вышли на улицу и прогулялись до одного из тех удобных магазинчиков, в которых, кажется, продается все на свете. Там мы купили свежих пирогов, которые были такими горячими, что продавцу пришлось завернуть их в газету. Заодно мы взяли свежих яблок, немного шоколадного печенья, упаковку бумажных стаканчиков и бутылку непонятного красного вина. Когда продавец понял, что мы собираемся его тут же выпить, он снабдил нас штопором.
Мы вновь вышли на солнышко, пересекли мостовую и стали спускаться по каменным ступеням, которые сверху были сухими, а снизу покрылись зелеными водорослями. На море был отлив, оставлявший за собой полукружие чистого желтого песка. Там была группа каменных скал, за века гладко отполированных водой, и мы расположились на них, укрывшись от ветра и усевшись на солнышке. Небо бороздили крикливые чайки, а с той стороны, где несколько человек работали на лодке, доносились мерные удары молота и приглушенные голоса.
Дэниел вытащил бутылку, и мы развернули пироги. Я неожиданно почувствовала, что ужасно голодна, и жадно откусила кусок от своего, но он был таким горячим, что я едва не обожгла рот, и дымящиеся кусочки картошки посыпались на песок, где их немедленно обнаружила и подхватила большая жадная чайка.
— Это была отличная идея, — заметила я.
— Да, они меня все время посещают.
Я подумала, что если бы на месте Дэниела был Найджел, мы, скорее всего, обедали бы в отеле «Касл», с белыми скатертями и стоящими над душой официантами, в присутствии которых так неудобно беседовать. Дэниел откупорил пробку, сделал глоток вина, оценил его на вкус и проглотил.
— Приятное винишко без претензий, — резюмировал он, — если только вас не расстроит то, что оно ледяное. И питье из бумажных стаканчиков, конечно, не улучшает его букет, но бедному да вору всякая одежда впору. Выбора у нас все равно нет, разве что пить из горлышка, — он откусил кусок своего пирога. — А как сегодня Феба себя чувствует?
— Вчера вечером она очень устала и рано легла, а сегодня утром я принесла ей завтрак в постель и она обещала, что полежит в кровати до обеда.
— Что бы она делала, если бы вы не смогли приехать в Пенмаррон, чтобы за ней ухаживать?
— Она бы справилась. За ней бы ухаживала Лили, но Лили не умеет водить, а Феба ненавидит оставаться без машины.
— И вам удалось просто так отпроситься с работы? Что без вас будет делать Марк Бернштейн?
— У меня как раз был двухнедельный отпуск, так что не было никаких проблем. Он уже нашел человека, который заменит меня на это время.
— Вы хотите сказать, что у вас был двухнедельный отпуск и не было никаких планов? Что вы собирались делать? Сидеть в Лондоне?
— Да нет, на самом деле я собиралась в Шотландию.
— В Шотландию? Господи, а что там делать?
— Я собиралась в гости.
— А вы когда-нибудь бывали в Шотландии?
— Нет. А вы?
— Был однажды. Все без конца говорили мне, какая там красота, но шли такие дожди, что мне так и не удалось выяснить, правда это или нет. — Он откусил еще кусок пирога. — А у кого вы собирались гостить?
— У друзей.
— Вы что-то темните. Все равно вам придется мне все рассказать, потому что я буду задавать вопросы, пока не получу ответа. Вы, наверное, собирались к своему молодому человеку?
— С чего вы взяли? — спросила я, стараясь не смотреть на него.
— Потому что вы слишком привлекательны, чтобы рядом с вами не было мужчины, который томился бы от любви. И выражение лица у вас сейчас весьма занятное. Смущенная бесстрастность.
— Это звучит как сочетание несочетаемого.
— Как его зовут?
— Кого?
— Ну, будет вам кокетничать. Вашего молодого человека, конечно.
— Найджел Гордон.
— Найджел. Это одно из моих самых нелюбимых имен.
— Не хуже, чем Дэниел.
— Это какое-то бесхарактерное имя. И Тимоти такое же. И Джереми. И Кристофер. И Николас.
— Найджел не бесхарактерный.
— А какой же он?
— Замечательный.
— А чем он занимается?
— Он страховой брокер.
— И он из Шотландии?
— Да. Там живет его семья. В графстве Инвернесс.
— Как чертовски прекрасно, что вы не поехали. Вы бы все там возненавидели. Большой неотапливаемый дом, в котором спальни как холодильники, а ванные отделаны красным деревом словно гробы.
— Дэниел, вы несете такую нелепицу, какой мне еще ни разу не доводилось слышать.
— Но вы ведь не выйдете за него замуж, за этого северо-шотландского брокера? Пожалуйста, не делайте этого. Я не могу представить вас в килте в графстве Инвернесс.
Я едва не рассмеялась, но все же сумела сохранить строгое лицо.
— Мне не пришлось бы жить в Инвернессе. Я жила бы в очаровательном доме Найджела в Южном Кенсингтоне.
С этими словами я бросила чайкам остатки своего пирога и принялась грызть яблоко, как следует потерев его о рукав свитера.
— И мне бы не пришлось работать. Мне не надо было бы каждое утро проделывать утомительный путь к галерее Бернштейна. Я была бы праздной дамой, и у меня появилось бы время на все, чем я хочу заниматься, то есть на живопись. Не имело бы никакого значения, есть у моих картин покупатели или нет, поскольку рядом со мной всегда был бы муж, готовый оплатить все счета.
— Я думал, вы смотрите на жизнь, как Феба, — заметил он, — но ошибался.
— Возможно, иногда я смотрю на жизнь так же, как моя мать. Ей нравится, когда жизнь ясная, безоблачная, удобная и безопасная. Она обожает Найджела. Спит и видит, что я выйду за него замуж. Ждет не дождется, когда же начнутся свадебные хлопоты. Собор Святого Павла, Найтсбридж, прием на Павильон-роуд…
— И медовый месяц в Бадли-Солтертоне с клюшками для гольфа в багажнике. Пруденс, ну вы же не всерьез все это говорите.
Я откусила большущий кусок яблока.
— Я могла бы.
— Но только не с человеком по имени Найджел.
Все это начинало меня раздражать.
— Вы же ничего о нем не знаете. И что плохого в замужестве, в конце концов? Вы знаете мир Фебы, вы знали мир Чипса. Но вы понимаете, что они давным-давно поженились бы, если бы Чипс мог получить развод? Но он не мог. Поэтому им пришлось пойти на компромисс и просто жить вдвоем так, как было в их силах.
