— Передайте от меня привет.
— Непременно.
В большой, несовременной кухне все осталось по-старому. Здесь было чуть теплее, чем везде в доме, и казалось как-то пусто без Неттлбедов и Хетти, которая вечно гремела в судомойне посудой.
— Кто же теперь скоблит кастрюли? — спросила Джудит, повязывая передник и пуская в старую глиняную мойку горячую воду из медного крана.
— Миссис Неттлбед, наверно. Или Мэри. Уж точно не мама.
— Мистер Неттлбед еще не забросил свой огород?
— Нет, они с мистером Маджем на пару там трудятся. Овощи мы потребляем в огромных количествах — другого-то почти и нет ничего. И ты не смотри, что сейчас в доме пусто — обычно гостей бывает ничуть не меньше, чем раньше. Мама взяла под свое крылышко бесчисленное множество военных, которые служат неподалеку от наших краев, и в доме всегда можно застать кого-нибудь из них. Боюсь, когда все кончится и они разъедутся по домам, ей будет недоставать всего этого шума и суеты.
— Как поживает Томми Мортимер?
— По-прежнему наведывается время от времени из Лондона. Вместе с другими старыми знакомыми. Не дает маме раскиснуть. Отъезд Афины с Клементиной ужасно на нее подействовал.
Джудит прыснула в мойку жидкого мыла, вспенила воду и погрузила туда первую партию тарелок.
— Как Уолтер?
— Нормально.
— Дела на ферме?..
— Хорошо.
— А мистер Мадж?
— Все еще работает, ио годы дают о себе знать.
— Что будет, когда он уйдет на покой?
— Не знаю. Вероятно, мы с Уолтером переедем жить в их дом, а они — в наш. Бог его знает.
Ее ответы были такими краткими и безучастными, что Джудит приуныла.
— Что вы делаете в свободное время? Ходите в кино, на пикники, в паб?
— Раньше я иногда ходила в паб, но теперь не могу из-за Ната. Конечно, я могла бы оставлять его у миссис Мадж, но, если честно, я не большая любительница пабов. Так что Уолтер ходит один.
— Ох, Лавди…
— Что за тоскливые вздохи!
— Все это не очень-то весело.
— Все хорошо. Иногда приходят на ужин друзья… Только вот кулинарка я неважная.
— А лошади? Вы еще ездите вместе верхом?
— Да почти нет. Молнию я продала, а нового пони так и не купила. И охота приказала долго жить: всех гончих усыпили еще в начале войны,
— Теперь, когда война кончилась, может быть, охота возобновится.
— Да, может быть.
Лавди нашла посудное полотенце и начала очень медленно перетирать тарелки и чашки, складывая их затем на стол.
— Лавди, ты счастлива?
Лавди вынула из сушилки очередную тарелку.
— Ты не знаешь, кто это сказал, что замужество — золотая птичья клетка, выставленная в саду?
— Не знаю.
— Все вольные птицы мечтают попасть в эту клетку, а те, которые сидят внутри, стремятся вырваться на свободу… Ты — вольная пташка, можешь лететь, куда захочешь.
— Нет, не могу — у меня Джесс на руках.
— А в клетку не хочешь?
— Нет.
— И ни один морячок по тебе не вздыхает? Не могу в это поверить. Не говори только, что ты все еще любишь Эдварда.
— Эдварда нет в живых уже много лет.
— Прости, я не должна была так говорить.
— Ничего страшного, он ведь был твоим братом. Лавди вытерла еще пару тарелок:
— Мне всегда казалось, что Джереми к тебе неравнодушен. Джудит упорно отскребала присохшие крошки теста.
— Наверно, тебе показалось.
— Вы поддерживали связь? Переписывались?
— Нет. Последний раз мы встречались с ним в начале сорок второго года в Лондоне. Как раз накануне сдачи Сингапура. Больше я его не видела и никаких известий от него не получала.
— Вы поссорились?
— Нет. Думаю, просто мы решили пойти каждый своей дорогой.
— Удивительно, почему он до сих пор не женился. Теперь ему уже, кажется, тридцать семь — почти старик. Наверно, когда он вернется, его отец уйдет на покой и Джереми возьмет на себя все фурункулы и бородавки в округе.
— К чему он всегда и стремился.
Последняя тарелка и наконец чайник. Джудит вытащила затычку и стала смотреть, как мыльная вода исчезает в сливном отверстии.
— Вот и все.
Она развязала передник и повесила его на крючок, потом развернулась и прислонилась спиной к краю мойки. Лавди взяла с сушилки и вытерла последнюю тарелку.
— Прости, — сказала она.
— За что? — нахмурилась Джудит.
— За мои слова насчет Эдварда. Я последнее время говорю ужасные вещи, но я это не нарочно. Придешь ко мне в Лиджи? Ты ведь так и не видела мой чудесный домик в законченном виде. Я люблю ферму, люблю животных. И Ната тоже люблю, несмотря на его несносный характер.
Она оттянула обтрепанный рукав свитера и взглянула на свои часы.
— Бог ты мой, мне надо идти, У меня на кухне все вверх дном, да еще нужно приготовить Уолтеру чай и уложить Ната…
— Не уходи, — остановила ее Джудит.
— Но мне пора, — возразила Лавди.
— Еще пять минут, Мне нужно тебе кое-что сказать.
— Ну?
— Обещаешь выслушать меня до конца, не перебивая?
— Хорошо.
Лавди уселась на стол, ссутулилась и стала болтать ногами.
— Валяй.
— Это касается Гаса.
Лавди оцепенела. В холодной, с каменным полом судомойне повисла тишина. Только гудел тихонько холодильник и капало из одного крана. Кап, кап…
— Говори.
Джудит рассказала.
— …И тогда он сказал, что ему пора возвращаться на корабль, мы вызвали такси и простились. И он уехал. Все, конец.
Лавди сдержала слово — не перебивала, не задавала вопросов. Просто сидела и слушала, неподвижная, как изваяние. И теперь тоже ничего не сказала.
— На корабле я написала ему письмо и в Гибралтаре отправила, но он не ответил.
— Как он?
— Трудно сказать. Выглядел прекрасно, учитывая, через что ему пришлось пройти. Похудел, но он ведь и никогда толстяком не был. И вид у него был усталый, впрочем, это неудивительно.
— Почему он не дал о себе знать?!
— Я же говорю, он не мог. Отправил одно-единственное письмо, и то родителям. А они ничего не знали о вас — о тебе, Диане, полковнике. Даже если они получили его письмо, все равно не могли известить тебя.
