— Он не мог. О болезни тети Лавинии стало известно совсем недавно, когда вы уже были в пути, и он не знал, где вы… Да вы не огорчайтесь. Это же ничего не меняет, здесь вы или вас нет…
Лавди спохватилась, что не слишком удачно выразилась, успокаивая гостя, и торопливо добавила:
— Все будут на меня сердиться, если я дам вам улизнуть. И мама, я знаю, хочет с вами познакомиться. Она была в Лондоне, но сегодня возвращается домой. Папчик сейчас консультируется с доктором, а Мэри Милливей утешает Изобель. А Джудит — моя подруга, она у нас подолгу живет — пока еще в Порткеррисе.
Гас глядел на нее в полной растерянности — и немудрено. Лавди принялась объяснять, кто есть кто:
— Мэри Милливей была моей няней, она замечательная, она умеет все. А Изобель — это старая служанка тети Лавинии.
— Понятно.
— Они вернутся к чаю, точно, и тогда вы сможете поговорить с Эдвардом. Который час?
Он посмотрел на массивные золотые часы, красовавшиеся у него на запястье:
— Без малого три.
— Так… — задумалась она. — Чем вы хотите заняться? — Увы, она никогда не умела развлекать гостей. — Разобрать вещи? Прогуляться? Или еще что-нибудь?
— Я бы подышал свежим воздухом. Распаковаться можно потом.
— Мы могли бы пройтись до бухточки. Это уединенное, закрытое место в скалах на морском берегу, с нашим собственным маленьким пляжем. Вы можете искупаться, если пожелаете, правда, сегодня холодный ветер. Холод мне нипочем, но я не выношу, когда ледяной ветер пробирает насквозь.
— Тогда воздержимся от купания.
— Хорошо, мы просто прогуляемся. Тигр пошел с папчиком, а то бы мы и его взяли. — Она соскользнула с кровати. — Дорога до моря довольно крутая и скользкая, у вас найдутся ботинки на резиновой подошве? И, пожалуй, пуловер. На скалах будет сильный ветер.
Ее хозяйский тон вызвал у него усмешку.
— Найдется и то, и другое.
Его толстый свитер был наброшен на спинку стула. Он накинул его себе на плечи, а рукава завязал на шее, как шарф.
— Ведите! — сказал Гас.
Поскольку он был в Нанчерроу впервые, Лавди повела его не по черной лестнице, а по парадной, и они вышли из дома через парадную дверь. Здесь была припаркована его машина, и Лавди остановилась, залюбовавшись.
— Боже, какое шикарное авто! Очень быстро ездит?
— Если потребуется.
— Выглядит с иголочки. Сияющие фары и все такое…
— Куплена примерно год назад.
— Я бы с удовольствием прокатилась как-нибудь.
— Договорились.
Они пустились в путь. Только завернули за угол дома, как на них набросился холодный, соленый ветер. По чистейше голубому, точно надраенному небу неслись огромные белые облака. Спустившись по лугам-террасам, они вышли на ведущую к морю дорожку, окаймленную зарослями кустарника и странно выглядевшими на его фоне пальмами.
Вскоре дорожка стала слишком узка для двоих, и они пошли гуськом; Лавди двинулась впереди и все ускоряла шаг, так что Гасу некогда было зевать по сторонам — пришлось поднапрячься, чтобы поспевать за быстроногой спутницей. Поспешая за ней, он нырнул, пригнув голову, в травянистый тоннель, образованный гуннерой, потом, скользя ногами по крутым ступеням, почти скатился на дно карьера и все задавался вопросом — уж не нарочно ли она так несется, испытывая его. Они прошли по дну карьера, через ворота каменоломни; вот и тропка через поля фермы, каменные приступки для перехода через изгородь (чем не бег с препятствиями?) и, наконец, береговые скалы.
Лавди остановилась, поджидая его, на клочке дернистой земли, усеянной лиловыми пятнами тимьяна. Буйный ветер трепал ее бумажную юбку, которая раздувалась, облепляя длинные загорелые ноги. Живое лицо и фиалковые глаза Лавди смеялись, когда Гac, слегка задыхаясь, нагнал ее.
— Вы удираете от меня, точно заяц от охотника, — усмехнулся он.
— Пустяки! Вы не очень отставали.
— Вам крупно повезло, что я не получил никакого непоправимого увечья. Я же думал, мы вышли на прогулку, а не на марафонский забег.
— Но это того стоило. Признайтесь, стоило.
Тут Гас поднял глаза и увидел темно-бирюзовое море, полоску пляжа, прибой, яростно бросающий гигантские волны на каменные подножия утесов. Буруны с шипением пенились, взметали в воздух фонтаны водяной пыли, переливчатые, как радуга, гребни взмывали в высоту футов на двадцать, если не больше. Это было удивительное, воодушевляющее зрелище. Лавди вдруг поежилась.
— Вы замерзли? — спросил Гас.
— Немножко. Обычно мы спускаемся в самые скалы, но сейчас прилив — мы вмиг вымокнем от брызг и водяной пыли.
— Тогда не пойдем туда.
Вместо этого они нашли защищенное от ветра место за громадным валуном, пожелтевшим от лишайника и очитка. Лавди устроилась на толстой подстилке дерна, подтянула к себе колени и обхватила их руками, чтобы удержать тепло. Гас прилег возле нее, вытянув ноги и опершись на локти.
— Здесь лучше, — сказала она. — Моря нам не видно, зато мы его слышим и, по крайней мере, не промокнем. — Она закрыла глаза и повернула лицо к солнцу. После короткой паузы добавила: — Гораздо лучше. Мне уже теплее. Жалко, что мы не взяли чего-нибудь перекусить.
— Я, вообще-то, не голоден.
— А я голодна. Постоянно. Как и Афина. Она небось уже а пути. Едет домой — из-за тети Лавинии. Она была в Шотландии. Вы ведь из Шотландии, верно?
— Да,
— И где вы там живете?
— В Дисайде, графство Абердиншир,
— Около королевского замка Балморал на реке Ди?
— Не совсем около.
— Там близко море?
— Нет. Там только река,
— А реки не сравнишь с морем, правда?
— Да, ничего похожего.
Лавди замолчала, задумалась о своем, уткнувшись подбородком в колени.
— Вряд ли я бы смогла жить вдали от моря,
— Это не так страшно.
— Это хуже, чем страшно, — это пытка. Он улыбнулся:
— Неужели?
— Да, Я знаю по себе: когда мне было двенадцать, меня отправили в закрытую школу в Хэмпшире, и я чуть с ума не сошла. Все там было не так. Я чувствовала себя точно на другой планете. Все казалось чужим: дома, живые изгороди, даже небо. Оно как будто давило на меня своей тяжестью. Меня мучили ужасные головные боли. Наверно, я бы умерла, если бы осталась там.
— Но вы не остались?
— Нет. Я продержалась полтрнместра, а потом уехала домой. Убрала. И с тех пор училась здесь.
— В здешней школе? — Да, в Пензансе.
— А сейчас?
— Я закончила школу.
