Она собралась было перейти улицу, но на краю тротуара заколебалась, пытаясь набраться мужества и проявить инициативу в ситуации, не зависящей от нее.
Она представила себе их беседу.
— Юстас?
— Да.
— Это Вирджиния.
— Вирджиния?
— Вирджиния Парсонс.
— Ах да! Вирджиния Парсонс. И чего вы хотите?
Все ее мужество тут же испарилось. Вирджиния развернулась прочь от телефонной будки и пошагала вверх по холму с лекарством для матери, засунутым глубоко в карман плаща, и с лицом, мокрым от дождевых капель.
Входя в двери Уил-хауса, она услышала телефонный звонок, но пока она выпутывалась из резиновых сапог, сигнал прекратился, а когда Вирджиния влетела в гостиную, мать уже опускала трубку на рычажок.
При виде запыхавшейся дочери она изумленно приподняла брови.
— Что-то случилось?
— Я… я думала, это меня.
— Нет. Ошиблись номером. Ты купила лекарство, дорогая?
— Да, — мрачно отвечала Вирджиния.
— Очень мило с твоей стороны. Прогулка пошла тебе на пользу. Совершенно точно. Щеки у тебя опять розовые.
На следующий день миссис Парсонс неожиданно объявила, что им пора возвращаться в Лондон. Элис недоумевала.
— Но, Ровена, я думала, вы останетесь еще по меньшей мере на неделю!
— Дорогая, мы бы и рады, ты же знаешь, но нам предстоит такое насыщенное лето и надо массу всего устроить, предусмотреть. Вряд ли мы можем позволить себе бездельничать еще целую неделю. Хотя, конечно, мы были бы счастливы!
— Останьтесь хотя бы на выходные.
Прошу, давай останемся на выходные, — взмолилась про себя Вирджиния. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только на выходные!
Но все было без толку.
— Я бы с радостью, но нам надо ехать. Пятница — крайний срок. Я постараюсь забронировать места в поезде.
— Мне ужасно жаль, но раз уж это необходимо…
— Да, дорогая. Необходимо.
Пусть он вспомнит. Пусть он позвонит. Пускай я и не смогу приехать в Пенфолду, я хотя бы попрощаюсь с ним… скажу, что напишу… может, он спросит мой адрес…
— Дорогая, тебе пора начинать собираться. Постарайся ничего не забыть — не будем же мы просить Элис переслать нам оставленные вещи; у нее, бедняжки, и без того хватает забот. Ты уложила свой плащ?
Сегодня вечером. Он позвонит сегодня вечером. Извинится, скажет, что уезжал, что был очень занят и не мог выкроить время, а может, болел.
— Вирджиния! Поди распишись в книге гостей! Вот здесь, под моей подписью. Элис, дорогая, ты устроила нам восхитительные каникулы! Чистое наслаждение! Мы обе просто в восторге, не правда ли, Вирджиния? Ужасно не хочется уезжать.
Они уехали. Элис отвезла их на станцию, усадила в вагон первого класса на места у окна, забронированные заранее. Носильщик с почтительным выражением на лице перенес в купе дорогие чемоданы и сумки.
— Приезжайте еще раз как можно скорее, — сказала Элис, когда Вирджиния высунулась из окна поцеловать ее.
— Обязательно.
— Мы были очень рады, что вы пожили у нас.
Это был последний шанс. Передай Юстасу, что мне пришлось уехать. Скажи, я хотела попрощаться. Раздался свисток, поезд тронулся с места. Позвони ему, когда приедешь домой.
— До свидания, Вирджиния.
Передай ему мою любовь. Скажи, что я люблю его.
На подъезде к Труро ее уныние, выражавшееся в тяжких вздохах, всхлипах и слезах, катящихся по щекам, стало столь очевидно, что мать больше не могла его игнорировать.
— Дорогая, — она отложила газету. — Что с тобой происходит?
— Ничего.
Вирджиния стояла у окна с опухшим от слез лицом, не замечая ничего вокруг.
— Но какая-то причина должна быть. — Она положила руку Вирджинии на колено и ласково похлопала по нему. — Возможно, дело в том мужчине?
— Каком мужчине?
— На «лендровере». Кажется, его зовут Юстас Филипс? Это он разбил тебе сердце?
Рыдающая Вирджиния не отвечала. Мать продолжала говорить: тон ее был ободряющий и добродушный.
— Не стоит так убиваться. Должно быть, это первый раз, когда мужчина разбивает тебе сердце, но наверняка не последний, поверь мне. Мужчины, знаешь ли, очень эгоистичные создания.
— Юстас не такой!
— Неужели?
— Он добрый. Он — единственный мужчина, который мне по-настоящему понравился.
Вирджиния громко высморкалась и пристально посмотрела на мать.
— Ты сразу его невзлюбила, так ведь?
От такой неожиданной прямоты миссис Парсонс потеряла дар речи.
— О… скажем, я никогда не одобряла такой тип мужчин.
— Ты хочешь сказать, тебе не понравилось, что он — простой фермер?
— Я этого не говорила.
— Нет, но ты это имела в виду. Тебе нравятся только маменькины сынки вроде племянника миссис Менгениот.
— Я с ним даже не знакома!
— Нет. Но случись вам познакомиться, он тебе наверняка бы понравился.
На этот раз миссис Парсонс ответила не сразу. После небольшой паузы она наконец произнесла:
— Забудь о нем, Вирджиния. Каждая девушка должна пережить несчастную любовь, прежде чем встретить своего мужчину, выйти за него замуж и родить детей. Нам обеим предстоит чудесное лето. Очень жаль будет испортить его, сожалея о том, чего, по сути, даже и не случилось.
— Да, — сказала Вирджиния, вытерла глаза и затолкала свой истерзанный носовой платок в карман.
— Вот и умница. И никаких больше слез!
Удовлетворенная тем, что ей удалось усмирить бурные воды, миссис Парсонс устроилась поглубже в своем кресле и снова развернула газету. Однако внезапно что-то ее обеспокоило — она опустила газету и увидела, что Вирджиния, не мигая, смотрит на нее. Такого выражения в ее темных глазах мать раньше никогда не видела.
— В чем дело?
Вирджиния произнесла:
— Он сказал, что позвонит. Он обещал позвонить мне.
— И что?
— Он звонил? Ты невзлюбила его, я знаю. Может, ты ответила на звонок, но мне не сказала?
Мать ответила без колебаний:
— Дорогая! В чем ты меня обвиняешь? Конечно же нет. Как ты могла подумать!
— Ладно, — мрачно произнесла Вирджиния, ощущая, как последняя искра надежды гаснет в груди. — Я ничего такого не думала.
Она прислонилась лбом к захватанному вагонному стеклу, и сельские пейзажи, вместе со всем, что произошло с ней за последние недели, стали стремительно удаляться, навсегда оставаясь в прошлом.
