— С Сандрой Барр с самого начала никого не было, —
выпалила Лайма.
— Как это? — удивился Корнеев. — Что-то я…
— Я тебе потом все объясню, — она пошла на
попятный. — Слушай меня внимательно. Я тоже скоро подъеду к гостинице.
Подходить к вам не стану, дождусь, когда на улице появится Сандра Барр. Вы
должны внимательно наблюдать за происходящим. Смотрите на меня и на Сандру,
хорошо? Сравнивайте нас. И ничего не предпринимайте. Что бы ни случилось, не
мешайте. Понятно?
— Понятно, — крякнул Корнеев. — Есть ничего
не предпринимать.
Он положил трубку и пожал плечами. В это время Медведь,
бурно переживающий свое ночное приключение, без аппетита завтракал в ресторане
гостиницы.
— Там, наверное, дорого, — предположил Корнеев,
когда узнал о его времяпрепровождении.
— Вам же за меня заплатили, — с горькой обидой
парировал тот. — Кроме того, мне отлично виден главный вход. Считай, что я
на наблюдательном посту.
— Учти, этой бабе машину мигом подадут, ты и крякнуть
не успеешь!
— Не боись. Тут леваков больше, чем блох на собаке.
Догоню, если потребуется. Кроме того, тебе добираться всего полчаса. За полчаса
она не успеет улизнуть.
…Изгнание Медведя с вершины кинематографического Олимпа
произошло следующим образом. По дороге из аэропорта Иван с помощью переводчика
втолковывал любознательному Фергюссону, чем отличается самовар от чайника и что
именно подразумевает ритуал одномоментного выпивания двухсот граммов сорокаградусного
алкогольного напитка.
Майка почему-то больше всего заинтересовал сосуд, из
которого придется пить, так как за всю его сорокалетнюю жизнь, богатую
событиями и приключениями, ему ни разу не доводилось держать в руках ничего,
напоминающего «граненый стакан». Очевидно, сказались слабости перевода или
невозможность простыми словами описать обычный граненый стакан советского
образца, потому что Фергюссон так и не понял, что это за посуда, однако был
сильно заинтригован.
Медведь, со своей стороны, старался не разочаровать гостя,
мысленно уже прикидывая, как он, ловко спаивая американца, будет находиться
рядом с кинозвездой, выполняя возложенное на него сложнейшее поручение.
Единственное, что всерьез беспокоило Ивана, — как бы не переиграть в
самобытность. Век Интернета все-таки во многом развеял дремучее невежество
народов мира по отношению друг к другу. Но пока вроде все шло нормально.
По прибытии в гостиницу'господин Фергюссон решительно
заявил, что намерен начать период адаптации в загадочной, азиатской стране
немедленно. В связи с чем он сам, в неизменных шортах и футболке, его «большой
русский друг», обливающийся потом в жарком треухе, который так и не решился
снять, и очумевший от всего произошедшего, а заодно и грядущего переводчик
Константин немедленно очутились в баре, расположенном этажом выше, чтобы сей же
час попробовать коктейль под названием «Стакан водки».
К их величайшему изумлению" водки в баре не оказалось.
Виски, мартини, шампанское, текила, французские, испанские, португальские, чилийские
и грузинские вина, десяток сортов темного и светлого пива — было все что
угодно, кроме банальной русской водки. А после того как Медведь
поинтересовался, есть ли здесь граненые стаканы, бармен взмахом руки призвал
подойти поближе местного вышибалу.
Тогда троица переместилась в ресторан на первом этаже отеля,
где в большом зале собралось довольно много народа. Подскочивший к новым гостям
метрдотель быстренько усадил их за неудобный маленький столик рядом с дверью на
кухню и удалился, вежливо намекнув, что, хотя летом гардероб и не работает,
меховую одежду можно оставить при входе на попечение швейцара. Медведь намек
предпочел проигнорировать — отвратительная пахучая ушанка до сих пор была для
него всем: легендой, алиби, пропуском в окружение Сандры Барр.
Подошедший официант после непродолжительного перечня
пожеланий объяснил, что водки есть много, и разной, но вот последний граненый
стакан был замечен в сих славных пятизвездочных стенах лет десять тому назад.
Тут только оптимист Фергюссон стал понимать, сколь непростое дело затеял. Он
жалобно взглянул сначала на переводчика, потом на Медведя, и тому вдруг
показалось, что агент сейчас расплачется.
Сложно сказать, что двигало им в большей степени — служебный
долг или оскорбленное в лучших чувствах национальное самосознание, но Иван
решительно поднялся из-за, стола, рванул на груди рубаху и проревел:
— Будет вам стакан! Ждите здесь! — затем бухнул
кулаком по столу перед носом Константина и гаркнул ему: — Переводи!
В зале на мгновение воцарилась тишина, а испуганный
абсолютно немотивированной, как ему показалось, вспышкой гнева переводчик
напрочь лишился дара английской речи и пискнул по-русски, глядя на Фергюссона:
— Будет стакан, будет, будет.
Ивана это успокоило, и он быстро выбежал из ресторана в холл
отеля, а уже оттуда, не задерживаясь, — прямо на улицу.
Оглядевшись по сторонам, он вдруг понял, что совершенно не
представляет себе, где же раздобыть проклятый стакан. «Господи, —
подумалось Ивану, — скажи кому хотя бы во время Московской олимпиады, что
для иностранца граненого стакана в столице не сыскать, — в дурдом бы
упекли». Он стал соображать, где в последнее время видел заветную посуду, но
ничего не припомнил. Столовые, забегаловки, пельменные и рюмочные, где из этих
самых стаканов пили все — от водки до чая с компотом, были сметены новейшим
временем и исчезли во тьме веков, унеся с собой граненое счастье.
Остановив первую же машину, Медведь велел водителю ехать на
площадь трех вокзалов. «Может, у алкашей каких завалялся, или у поездных бригад
поспрашивать — они же там чай пассажирам во что-то разливают», — мелькали
судорожные мысли. Водитель быстро погнал машину, с опасением поглядывая в
зеркало заднего вида на огромного мужика в зимней шапке, лихо сдвинутой на
затылок, и с озабоченной физиономией.
Алкаши сильно разочаровали Медведя — они выпивали из
несвежих пластиковых стаканчиков, подобранных возле привокзальных кафешек. Но,
как часто случается, в самый критический момент, когда кажется, что все идет
прахом, происходит чудо. Чудо снизошло к Медведю в лице развеселой молодой
девахи, проводницы поезда Москва — Мурманск, которая, проявив чрезмерное
человеколюбие, выдала Ивану казенный инвентарь, числившийся за поездом с 1982
года. Через две минуты, сунув девахе сотню и неуклюже отговорившись от любезного
приглашения «немного отдохнуть» в служебном купе, Медведь уже несся в сторону
автомобильной стоянки. Драгоценный стакан с вожделенными гранями для
безопасности завернул в треух. Еще через пятнадцать минут он строевым шагом
входил в уже изрядно опустевший ресторанный зал отеля. Проклятый треук пришлось
снова водрузить на голову, а стакан переложить в карман пиджака.
Медведь с облегчением заметил, что честная компания
пребывает все за тем же неудобным столиком. Фергюссон, увидев «большого
русского друга», который с сияющим лицом шел к ним через зал, отставил в
сторону высокий бокал с цветным коктейлем. Переводчик Костя не обратил на
триумфатора вообще никакого внимания, так как, вопреки всем существующим
международным традициям, был пьян, что подтверждала на две трети пустая бутылка
«Джек Дэниэлз», а единственная рюмка, которую он сжимал в кулаке, подчеркивала
тот грустный факт, что виски выпит им единолично. Стало ясно, что вся
предшествующая жизнь не подготовила Константина к стрессовым ситуациям.
