Купили за сто шестьдесят, Хоуп сторговалась. Элизе нахлобучил волка по самые брови, задрал голову в небо.
Голубоватый снег затанцевал над его лицом.
– Как ее искать? Придется, значит, идти к нему домой, его-то адрес в книжке записан, спасибо хоть за это!
– Ты с ума сошел, – воскликнула Хоуп, – там же жена! Я и так вчера наговорила лишнего! Нам здесь с тобой скандалы нужны? Хватит нам в Нью-Йорке скандалов! Все нужно тихо сделать, мирно, аккуратно. Здрасте, мы приехали, отдавайте ребенка, больше не воруйте и – все! Чао-какао! Никаких свидетелей. Если у тещи случится инсульт с инфарктом – вызовем карету «Скорой помощи»! «И лишь зелена-а-ая каре-е-ета-а, и зеле-е-ена-а-ая каре-е-ета-а!» – Она облизнулась и приблизила губы к его уху. От уха Элизе пахнуло мертвым волком. – Не бойся, что-нибудь придумаем!
Он расстроенно и сердито посмотрел на нее.
– Не смотри на меня волком, – она засмеялась при слове «волк», – я не виновата! Хорошо, пойдем к нему домой, ты молчи, я буду говорить! Что мы скажем, если дверь откроет жена? Или если даже откроет он сам, а жена будет стоять и подслушивать? Сказать, что ты его племянник из Одессы? Или незаконный сын из Ирака? Нет, ты не возмущайся, а ты думай, думай!
– Что скажем, то скажем, – огрызнулся он. – Ты знаешь, где это?
– «Плющиха, дом 66, квартира 111», – прочла Хоуп. – Возьмем такси, довезет.
…Подъездная дверь оказалась закрытой, нужен код. Долго никто не выходил, наконец вышла какая-то старуха с большим пластмассовым пакетом, полным пустых бутылок. Хоуп хотела проскочить в подъезд, но не успела, и старуха прямо перед ее носом захлопнула дверь. Посмотрела на них подозрительно из-под насупленных пегих бровей.
– Извините, – вежливо сказала Хоуп, – мы забыли код. Не подскажете нам?
– Ничего я вам не подскажу, – испуганно прошептала старуха, – не мое это дело – посторонних в дом запускать. – Злобно взглянула на Элизе: – В Африке своей живите. – Она, видимо, сильно боялась обоих, но желание высказаться было сильнее страха. – Пустишь такого, засрет весь подъезд, оттирать-то некому, уборщиц нету. – Взмахнула варежкой с брякнувшим внутри ключом и пошла прочь, все еще разговаривая сама с собой и возмущаясь.
– Безнадежно, – вздохнула Хоуп и засмеялась. – Никто нас не впустит, придется здесь коченеть, хотя… – Она не закончила фразы, потому что дверь опять распахнулась со скрежетом, и из подъезда вышла невысокая, круглолицая, ярко-голубоглазая женщина.
Лицо у нее было припухшим – то ли от долгого тяжелого сна, то ли от слез, из-под меховой шапочки на лоб выбивались темные завитки.
Она казалась немолодой, лет пятидесяти с небольшим, но все движения ее были какими-то ненатуральными, ребяческими, словно она всю жизнь смотрела на себя со стороны и подыгрывала посторонним взглядам. Казалось, что сейчас, например, она увидела себя девочкой, школьницей, которая вышла во двор, подставила редкому снегу ладошку, потом высунула кончик языка, поймала снежинку, потом легко – слишком легко! – нагнулась, застегнула молнию на сапоге, выпрямилась, задохнувшись от этого слишком быстрого движения, и только тут обратила внимание на стоящих поодаль Хоуп и Элизе.
Несколько секунд они смотрели друг на друга, и лицо ее, насильственно оживленное коротенькой игрой в девочку-школьницу, вдруг мучительно покраснело. Видимо, какое-то подозрение пришло ей в голову.
– Простите, – красивым грудным голосом спросила она, – вы кого-то ждете?
Хоуп узнала этот голос. Именно он и ответил ей вчера, что звонить можно аж до двенадцати, муж приходит поздно. Она беспомощно оглянулась на Элизе, но Элизе не понял ни слова, – что с него взять?
– Мы в сто одиннадцатую квартиру, – ответила Хоуп и добавила невпопад: – Вы не знаете, они дома?
– В сто одиннадцатую? – лихорадочно, скорее всего, тоже узнав ее голос, переспросила женщина. – А к кому вы?
Отступать было некуда. Хоуп неуверенно назвала фамилию.
– А по какому делу?
Хоуп замялась.
– Девушка, – сказала круглолицая, – это ведь со мной вы вчера разговаривали по телефону. Вам нужен был Томас Генрихович, а я его жена. Елена. Елена Анатольевна.
И делано засмеялась. Смех был приветливым, но в глазах, ставших узкими от смеха, зажглась паника.
– Честное слово, я вас не съем, – весело сказала она, – и вашего колоритного спутника тоже. Вы нам вчера звонили, и муж вам перезвонил вечером, он мне все рассказал, но у нас случилось ЧП – ванна переполнилась, был потоп. Возились с этим до глубокой ночи, а сегодня муж убежал ни свет ни заря, просил, чтобы я сама с вами связалась. Так что на ловца и зверь бежит, как говорится. Какое же у вас к нам, – она выразительно подчеркнула «к нам», – дело?
– Сейчас, – сказала Хоуп и перешла на английский: – Это его жена, – она смущенно посмотрела на круглолицую, не будучи уверенной, что та не понимает по-английски. – Я спрошу, когда его можно застать, или как?
Но тут сорвался Элизе:
– You are just the interpreter! Nothing else! Why do you think that you are going to make my decisions? Just translate what I say! Madam, – сказал он, обращаясь к Елене, – your husband should know the address of my mother-in-law. I need this address. That means that I need to talk to your husband. Where is he?
[37]
По лицу Елены Хоуп увидела, что та не поняла ни слова, и заторопилась:
– Мы тут должны повидаться с одной женщиной, она знает вашего мужа по работе, но мы потеряли ее адрес. Слышите, он говорит «адрес»? Мы думали, что ваш муж нам подскажет. Ну, вот и все, больше ничего! Просто адрес этой нашей знакомой.
– Просто адрес? – переспросила Елена. – Пойдемте.
Она, задыхаясь, распахнула перед ними подъездную дверь:
– Прошу, прошу! Проходите!
Пешком поднялись на второй этаж, вошли во вкусно пахнущую свежим тестом квартиру.
– Вы, наверное, печь любите? – Хоуп по-детски втянула носом воздух.
– Наверное, люблю, – резко ответила хозяйка. – Садитесь.
Сели на диван.
– Чаю хотите с хворостом?
– Что это – «хворост»? – спросила Хоуп.
– Печенье так называется. В виде хвороста сделано.
– All right, – сказал Элизе. – What does she want? Why did she invite us? Ask her!
[38]
– Я просто переводчица, – извиняющимся голосом сказала Хоуп, – нет, спасибо, мы только что поели. В общем, тут такое дело…
