– Акула, – пробормотала Сашка и почувствовала, как накопленная ярость возвращается к ней.
Наконец щелкнула задвижка. Ритка выползла на свет божий. Бледная, невыспавшаяся. И куда только подевался бравый вид дворовой шпаны?
Маку с детства раздражала в Ритке эта черта: в школе она была жуткой задирой и вруньей – таких детей их первая классная руководительница называла «оторви и брось». А дома, в присутствии матери и отца, превращалась в пай-девочку. На такую «куколку», как любовно называла ее тетя Клава, оставалось только молиться.
– Почистила перья? – буркнула Мака.
Ритка, увидев непримиримого врага в собственном доме, замерла, бешено шаря глазами в поисках путей к отступлению.
– Как ты сюда попала?!
– Неважно, – Мака усмехнулась.
– Мать впустила, клуша тупая, – догадалась Ритка и подошла ближе, – че надо?
Подходящий момент наступил: нужно было только сделать пару стремительных шагов вперед и выбросить в лицо Ритке крепко, до стального звона, сжатый кулак. Но Мака медлила.
– Тетя Клава велела чаем меня напоить, – выдала она.
Макаренко сморгнула и спросила растерянно:
– Пирог будешь?
– С чем?
– Я без понятия, – поморщилась Ритка так, словно ее тошнило от одного упоминания о стряпне.
– Давай.
Пока Ритка шуршала в кухне, Мака успела скинуть сапоги, куртку и даже сходила помыть руки. Ей нравилось, что на территории врага она чувствует себя как дома, а врезать всегда успеет – нужно только подождать, когда вернется ярость. Макаренко – в этом можно было не сомневаться – очень скоро даст повод.
Как только Мака вернулась в кухню, Ритка, зажав рот рукой, вылетела в прихожую; хлопнула дверь в туалет. Гостья в недоумении уставилась на тарелку с мясным пирогом, стоявшую на столе. Поднесла ее к носу, понюхала. Казалось, тетя Клава испекла его только сегодня утром: таким свежим и ароматным он был. Пожав плечами, Мака села за стол, положила две ложки сахара в чай, который Ритка успела налить, и принялась за пирог. Война войной, а от тети-Клавиной стряпни она не дура отказываться.
Ритка вползла в кухню вся синяя, когда Мака, решив не церемониться в доме своего детства, отрезала себе второй кусок.
– В школу идешь? – проблеяла Ритка жалобно.
– Че там делать? – отмахнулась Мака. – Тебе точно нечего. Подставила меня и слиняла.
– Я не специально, прости, – заныла Ритка, и Мака в который раз удивилась: дома Макаренко превращалась из львицы в овцу.
– Типа случайно?
– Так. – Ритка опустилась на свободный табурет, со страхом взглянула на пирог и отодвинулась от стола подальше. – Отомстить хотела.
– За что?!
– За Фила. Он в тебя втюрился.
– И че?
– И ниче, – Ритка закатила измученные глаза, – нужно было, чтобы тебя из школы выперли.
– Ну, ты красава! А если я тебе отомщу?! – Мака почувствовала, как гнев начинает закипать в ней, но как-то вяло, по инерции: наверное, нельзя было объедаться.
– Мсти. – Ритка вдруг опустила лицо в ладони и заплакала. Так горько и безутешно, что у любого живого существа, глядя на нее, разорвалось бы сердце от жалости.
Мака сидела, глядя на русую макушку, и не знала, как теперь быть: врезать в такой ситуации она уже точно не сможет.
– Ты че ревешь? – попыталась утешить она. – Тебя-то из школы не выпирают.
– Я скоро, – прохныкала Ритка, – сама уйду!
– Куда?
– Ребенка рожать, – пробормотала Макаренко сквозь всхлипы и разревелась еще сильнее.
Мака замерла с открытым ртом и широко распахнутыми глазами.
– Рит, ты дура? – просипела она.
– А что, – вскинулась Макаренко, – аборт лучше делать?!
– У-у-у. – Мака прикрыла ладонью рот и наконец начала верить в происходящее. Она-то думала, у нее неразрешимые проблемы. А оказалось, детский лепет. – Ты как умудрилась?
– А как все умудряются?!
– Понятия не имею, – Мака пожала плечами, – и проверять не собираюсь.
– Тебе хорошо!
– Это да, – она усмехнулась, – я знаю, как классно расти без отца! И быть ребенком, которого зачали по глупости.
– Может, и не по глупости, – теперь уже утешала Ритка, словно саму себя, – может, тебя мама хотела.
– Нужна я ей…
– Может, она папу твоего сильно любила.
– А ты что, тоже любишь?
– Кого? Фила?
– Откуда я знаю, кто это сделал?!
– Люблю, – Ритка опустила голову.
– Вот дура! – не сдержалась Мака. – Он же сопляк!
Ритка ничего не ответила, только посмотрела на Маку глазами побитой собаки. Они помолчали.
– Че делать будем? – спросила наконец Мака.
– Ты тут при чем?
– Ни при чем. Но делать-то что-то надо?! Фил знает?
– Нет!
– Звони! – Мака достала из кармана свой телефон.
– Не буду!
– Значит, я позвоню.
Она, отворачиваясь от Ритки, которая делала слабые попытки схватить ее за руку и отнять аппарат, включила телефон и набрала номер. Судя по шуму в трубке, предатель был уже в школе. Макаренко, красная как рак, заткнула уши, чтобы не слышать, что Мака будет говорить.
– Вали с уроков, пока тебя не засекли, – приказала она коротко, – и дуй к Ритке домой.
– А че…
– Ниче! Резче давай!
Она отключилась и пересчитала на дисплее количество СМС о непринятых звонках – мать набирала раз десять. Зачем? Им нечего друг другу сказать.
– Ты думаешь, он придет? – взволнованно прошептала Ритка.
– Куда денется?! Трус!
– Он ни при чем, – Ритка виновато опустила глаза, – это я все сделала. И избить тебя я хотела. И Марианне тоже я наплела. Он ни при чем…
– Давай, выгораживай! – Мака поморщилась. – Тебя я прощаю: у беременных, говорят, крыша едет. А вот Филу твоему придется за все ответить.
– Сашка. – Мака вздрогнула, услышав непривычное в устах одноклассницы имя. – А ты ведь первая, кому я сказала.
– Не бойся, – она с жалостью посмотрела на несчастную Ритку, так глупо попавшуюся: раз и на всю жизнь, – не выдам!
Через десять минут примчался запыхавшийся Фил – в расстегнутой куртке, вспотевший. В карих глазах любопытство мешалось со страхом: что делает Мака в квартире Ритки, понять он не мог. Ему даже в голову не приходило, что два непримиримых врага, Маковецкая и Макаренко, только что по-дружески решили его судьбу.
