— Позвольте представиться, сын Николетты Адилье, Иван
Павлович Подушкин. Лариса сегодня должна была играть в бридж у матушки в
салоне. Мне велели встретить ее, просто заехать в наш двор невозможно, он
закрыт, без ключа не попасть. Я вышел к воротам и нашел ее в машине, без
сознания. Естественно, мигом привез сюда.
Лицо Николая разгладилось.
— Спасибо. Куда мне идти?
— Доктор там, — показал я на кабинет.
Федотов исчез за дверью. Я не стал дожидаться его
возвращения и уехал.
На следующий день, около десяти утра, совершенно не
выспавшись, я вновь прибыл в Криково. На этот раз буду умней и сначала заставлю
Нелю назвать имя отца Ксюши и Риты и только потом отдам ей водку.
Ворота дачи были распахнуты, и на улице возле подъезда
примят грязный снег, здесь явно стояло несколько машин, причем, судя по размеру
следов, это были грузовики. Удивленный, я обогнул дом и ахнул. Сторожки не
было. Вместо нее возвышался обгорелый остов.
В полном недоумении я вернулся к своим «Жигулям» и оглядел
соседние дома. Все закрыты, заколочены, нигде никого. Пришлось ехать назад. Я
катил медленно, оглядывая здания. Вдруг в одном блеснул лучик света.
Обрадованный, я притормозил и позвонил в домофон.
— Кто там? — донеслось из динамика.
— Простите, не знаете, что случилось у Федотовых?
Приехал в гости, а там пепелище.
— Пожар у них был, — крякнул домофон, —
бомжиха в сторожку влезла, напилась да заснула с сигаретой, хорошо, я заметила
и пожарных вызвала.
— Сгорела, бедняга! — ужаснулся я.
— Вроде жива, — хрипело из железной
решеточки, — в больницу свезли.
— Куда?
— Хрен ее знает, небось в Веденеево, тут рядом, два
километра.
Домофон замолчал, хозяйка так и не открыла дверь, но я не
стал на нее обижаться, а направился в Веденеево. В небольшой больничке страшно
серьезный врач, лет пятидесяти на вид, сурово сообщил:
— Да, вчера привезли женщину из Криково.
— Как она?
— Была жива.
— А сейчас?
— Не знаю.
— Как это?
— Мы ее отправили в Склифосовского.
— Почему?
— Ожог составил шестьдесят процентов тела, мы не сумеем
выходить такую больную, поэтому перевели ее в Склиф, в ожоговый центр.
Чувствуя, что надежда узнать имя отца Риты тает, словно
кусок сахара в горячем чае, я помчался в Склиф, нашел нужное отделение и врача,
который подтвердил:
— Да, утром, около восьми, привезли неизвестную в
крайне тяжелом состоянии.
— Ее зовут Неля Малышева.
— Год рождения и адрес знаете? — обрадовался
доктор.
— Год рождения приблизительно… — назвал я. —
Пишите и адрес.
— Можете сообщить родственникам?
— Похоже, она живет одна.
— Жаль, — приуныл врач, потом в его глазах
появился хитрый блеск. — Вы гепатитом болели?
— Нет, — удивился я, — а что?
— Сдайте кровь, у нас не хватает, помогите больным.
— Ладно, — согласился я, — но только в обмен
на просьбу.
— Какую?
— Узнайте о состоянии здоровья Ларисы Федотовой,
поступила сюда вчера с инсультом.
— Не вопрос, — обрадовался доктор.
Через полчаса я имел полную информацию. Лариса помещена в
отделение интенсивной терапии, речь к ней не вернулась, и совершенно
неизвестно, вернется ли вообще. Более того, никто не может дать гарантии, что
она останется жива.
С Нелей Малышевой поговорить тоже нельзя, она еще долго не
сможет общаться с людьми, если вообще выживет.
Я сел в «Жигули» и расстроился. Находился в двух шагах от
разгадки, и все, конец. Надо же случиться такому, может, вообще бросить это
дело? В конце концов, кому какое дело, кто убил Риту… или Раю… Так кто попал
под машину, Рита? Рая? И где оставшаяся в живых? Или погибли обе? Почему? Если девочек
хотели просто поменять, зачем убивать обеих? Ну уж нет! Я стукнул кулаком по
рулю. Вот что, разлюбезный Иван Павлович, вновь раскиселился, растекся лужей.
Нечего ныть, работай. Внезапно в голове пронеслось: «Никогда не сдавайся».
После неудачного покушения на ее жизнь, Нора повесила в спальне плакат:
«Никогда не сдавайся».
— Только начну впадать в тоску, — объяснила
она, — гляну на лозунг, и все, опять готова к жизненным битвам.
Я посидел в машине, а потом отправился в Воропаево. Железный
петух-флюгер на калитке! Будем надеяться, что он еще вертится там с жутким
скрипом.
Нынешняя зима намела горы снега. Даже в Москве высятся
многометровые сугробы, а за городом вообще не проехать. На шоссе еще кое-как
можно было пробраться, но, когда я повернул возле указателя «Воропаево»,
несчастный «жигуленок» мигом забуксовал. Пришлось вылезать и оглядывать
окрестности. Перед глазами расстилалось девственно-чистое поле, огромный
квадрат земли, покрытый снегом, никакого поселка не наблюдалось и в помине.
Чуть впереди, если ехать по шоссе, виднелось недостроенное кирпичное здание.
Больше никаких признаков жизни, вокруг только деревья.
Я еще раз посмотрел на указатель «Воропаево», потом полез в
атлас: может, в области два места с таким названием? Но нет, вот оно, Воропаево,
шестьдесят первый километр, да и Веня Глаголев, возивший сюда в тот трагический
день Олю Родионову, говорил, что поселок расположен примерно на шестидесятом
километре. Наверное, он лежит вон за тем лесом, только как пробраться туда по
целине?
Кое-как освободившись из снежного плена, я вырулил на шоссе
и доехал до стройки. Похоже, что тут никого нет. Но неожиданно глаз упал на
бытовку, и я увидел тоненькую струйку дыма, вьющуюся из трубы. Обрадовавшись, я
постучал в вагончик. Высунулся здоровенный красномордый мужик и хриплым голосом
осведомился:
— Ищете кого?
— Простите, как проехать в Воропаево?
— Куда?
— В Воропаево.
— Это где же такое?
— Похоже, рядом, там указатель на шоссе.
— Погодите, — велел строитель, — я не
местный, ща спрошу у Толика, он тутошний. Эй, Толян, поди сюда.
Появился парень, тоже с обветренным лицом.
— Ну?
