— Что с вами? — обеспокоенно подалась в мою
сторону Лариса. — Иван Павлович!
Я хотел сказать, что нет никакого повода для беспокойства,
открыл рот, увидел, как бешено вертящиеся стены опрокидываются на меня,
попытался увернуться, и наступила темнота.
Глава 26
— Иван Павлович, — донеслось издалека.
— Да, — хотел сказать я, но изо рта вырвалось
мычание.
— Иван Павлович, — настаивал голос.
— Вава, очнись, — вплелось сопрано
Николетты, — открой глаза.
— Иван Павлович, слышите? — гудел незнакомый
дядька. — Ну же…
Я разлепил веки и увидел прямо над собой чудовищный голубой
потолок, украшенный золотой лепниной.
— Где я?
— Очнулся, — взвизгнула Николетта, —
безобразник, напугал всех!
— Что случилось? — бормотал я, оглядываясь вокруг.
Интересно, каким образом я очутился на кровати в этой
совершенно незнакомой комнате, обставленной белой мебелью с золотым орнаментом,
да еще абсолютно раздетый. Неизвестный мне мужчина спокойно ответил:
— Вам стало плохо, сильно подскочило давление, раньше
были такие казусы? Вы гипертоник?
— Хотите сказать, что я упал в обморок, как институтка?
— Ну, сознание теряют не только истерические
особы, — усмехнулся мужчина.
— Вава, — запричитала Николетта, — ужасно,
ужасно. Ты мог умереть. Я бы выплакала все глаза, стоя на коленях у памятника,
в дождь и снег. Нет, ничто бы не удержало меня от визита к тебе на кладбище.
Я попытался скрыть усмешку. Николетта уже нарисовала в уме
образ безутешной матери, оплакивающей сына.
Однажды мои родители заспорили, где провести август. Меня
оставляли с нянькой на даче, а сами хотели поехать отдохнуть. Отец, у которого
болела печень, хотел отправиться в Ессентуки, маменька, отличавшаяся
богатырским здоровьем, намеревалась валяться у моря в писательском доме отдыха
в Коктебеле. Но папа впервые в жизни не захотел ей уступить. Поругались они
ужасно. И в конце концов отец заявил:
— Хорошо, или едем на воды, или сидим в Подмосковье.
Обозленная Николетта в сердцах выпалила гениальную фразу:
— Ладно, пусть будет по-твоему. Но имей в виду, когда
кто-нибудь из нас умрет, я каждое лето стану ездить на море.
Отец просто лишился дара речи, услыхав это заявление.
Вспомнив ту, давнишнюю сцену, я усмехнулся и заметил:
— В черном платье и вуали ты будешь очаровательна.
Потом я увидел Ларису и приподнялся.
— Простите, я нахожусь у вас в доме?
— Конечно, — ответила та.
— Ничего не понимаю.
— Оставьте нас, милые дамы, — сказал врач, —
посмотрю больного, и решим, как поступить.
Он быстро вытолкал за дверь Ларису, причитающую Николетту и
представился:
— Ну, давайте знакомиться. Хлопов Леонид, домашний
доктор Федотовых.
— Как я сюда попал?
— Просто выпили чашечку кофе и упали в обморок. Лариса,
естественно, перепугалась, вызвала меня. Сколько вам лет, Иван Павлович?
— Сорок.
— Не хочу вас пугать, — сказал Леонид, — но
это самый опасный возраст для мужчин. Многие ушли из жизни, едва успев справить
сорокалетие. Высоцкий, например.
— Он был пьяница и наркоман.
— Согласен, но не это главное.
— А что? — поинтересовался я. — Киньте брюки,
пожалуйста.
Леонид дал мне одежду.
— Главное то, что он являлся творческим человеком,
увлекающимся, с обнаженными нервами, такие сгорают раньше. Вы ведь тоже поэт?
— Кто сказал?
— Николетта.
— Она-то как здесь оказалась?
— У вас в пиджаке зазвонил мобильный, Лариса ответила,
и так познакомились с вашей матерью.
— Ясно, — буркнул я, влезая в свитер.
— Вы можете идти?
— Совершенно спокойно.
— И куда сейчас?
— Ну, по делам.
— Голубчик, — обеспокоенно произнес Леонид и
положил мне на плечо руку, — не глупите. Отправляйтесь домой и в кровать,
по крайней мере до завтра. Подобные «звонки» от организма нельзя оставлять без
внимания.
— Хорошо, наверное, вы правы.
— Вот и умница. Лариса! — крикнул Леонид.
— Да? — отозвалась дама.
— Не советую Ивану Павловичу садится за руль.
— Велю Пете отвезти его.
— Но моя машина… — слабо вякнул я, понимая, что в
действие приведены такие силы, сопротивляться которым невозможно.
— Петя доставит вас на вашем кабриолете, —
хмыкнула Лариса.
— Лучше ко мне, — зачирикала Николетта. — Ах,
дорогой, представь, как тебе будет хорошо в твоей любимой комнате, около меня,
я буду за тобой ухаживать.
Я представил, как она без конца врывается в спальню под
разными предлогами, пристает с разговорами, а потом устраивает истерику, и
быстро сказал:
— Это было бы чудесно, Николетта, но Элеонора может
меня уволить. Одно из основных выдвинутых ею условий — это постоянная ночевка
на работе.
— Ужасно, — всхлипнула маменька, — я буду
беспокоиться за тебя. Впрочем, пришлю Тасю с куриным бульоном. И не спорь!
Только суп из цыпленка, волшебное средство.
Если я что и не перевариваю, так это супы.
— Спасибо, Николетта, съем с удовольствием.
— Ларочка, — забормотала маменька, — значит,
завтра вы у меня, жду с нетерпением.
Последовал обмен поцелуями, и мы наконец добрались до
прихожей. Когда Николетта, надев шубку, уже стояла у двери, та внезапно
распахнулась, и появилась раскрасневшаяся от мороза Ксюша. Я вздрогнул. Сейчас,
из-за того, что на девочке была красивая норковая шубка, она походила на Риту
еще больше. Слава богу, что у Ксюши были пронзительно голубые глаза, а то бы я
подумал, что она тоже замешана в этой истории.
