Родители Кости были обеспеченными людьми. Кулаки, называли
их в Красномосковске. В сарае у Яковлевых стояло две коровы, визжали поросята,
по двору носились куры. Валентина ездила на рынок торговать молоком, творогом,
сметаной. Младшая дочь, сестра Кости, стояла в другом ряду с мясом, цыплятами,
яйцами. Дом Яковлевых смотрелся среди остальных деревенских изб как лебедь
среди жаб. Высокий, кирпичный, двухэтажный, под железной крышей. Ни отец, ни
сын Яковлевы не пили, каждую копейку несли в дом. У них у первых появилась
стенка, ковры, телевизор, а потом и вовсе купили автомобиль.
У Сугробовых все было с точностью до наоборот. Домишко самый
плохонький, хозяин вечно пьяный, а несчастная Анна Ивановна горбатилась на
колхозном поле, пытаясь поставить на ноги дочерей-погодков. Никакой скотины не
держали и о телевизоре даже не мечтали.
«Лентяи» — так называли Яковлевы Сугробовых. «Кулаки
жадные», — не оставались в долгу соседи.
Понятно теперь, почему желание старших детей создать семью
было встречено в штыки с обеих сторон. И если Анна Ивановна поплакала и
согласилась, то Валентина Сергеевна стояла насмерть.
— Пойми ты, — втолковывала она неразумному
сыну, — Зойка голодранка, нищета беспросветная, да еще лентяйка, зачем нам
такая невестка? Вон Ленка Кожина, сватайся к ней, дом полная чаша, все путем, а
тут только женишься, мигом ее мать и сестры на шею сядут и ноги свесят.
— Я люблю Зою.
— Тьфу, — плевался отец, — какая там
любовь-морковь. Хозяйство надо создавать, семью, а ты сопли разводишь, нет тебе
нашего благословения.
Костя был послушным сыном, уважал родителей и никогда с ними
не спорил, но в этой ситуации проявил твердость, даже жесткость. Поняв, что
отец и мать добром не сдадутся, попросту собрал чемодан, да и перебрался к
любимой.
Село загудело. Жизнь в деревне скучная, что такое сериалы,
ток-шоу и всякие развлекательные программы, тогда не знали. Единственное
удовольствие у баб сплетни. А тут такое дело. Сын Яковлевых, лучший жених в
деревне, подался к нищим. Словом, языки замололи, и, когда в воскресенье днем
Валентина Сергеевна явилась в сельпо за хлебом, длинная очередь из односельчан
мигом примолкла. Яковлева спокойно встала в хвост. Минут пять все молчали,
потом Катька Ракова ехидно спросила:
— Что это Костька твой удрал от маменьки?
— Глупости не пори, — сердито оборвала ее
Валентина.
— Да ладно тебе, — заржала Катька, — все уж
знают! Ну цирк!
— Дело-то молодое, — вздохнула Яковлева, — ну
не дотерпели до свадьбы, бывает. Ты сама-то чай не девкой под фатой сидела, вот
и наши поторопились.
— Да ну? — протянула противная Катька. — Они
чего, расписываться станут?
— А как же, — ответила Валентина, — нельзя
без штампа.
Так и сыграли свадьбу, гуляли три дня с ведрами самогона,
зарезали свинью и извели кучу кур. Зоя пришла в дом к Косте и получила в
придачу к любимому мужу свекра, свекровь и других вечно недовольных
родственников. Потом случилось несчастье. Сестра Кости попала в райцентре под
автобус, теперь парень стал единственным ребенком в семье. Мать, любившая дочь
больше сына, возненавидела Зою с утроенной силой. На голову невестки постоянно
сыпались упреки, иногда доходило до колотушек. Зоя мечтала уехать от старших
Яковлевых, но Костя сказал твердо:
— Отца с матерью не брошу, я у них теперь один.
Вот так и жили, копили деньги, умножали богатство,
складывали заработанное на сберкнижку. Через три года после свадьбы Валентина с
тяжелым вздохом заявила Зое:
— Гнилая ты, видать, совсем, вон Ленка Кожина мужу
своему второго родила, а ведь позже тебя расписались, а ты все пустая.
— Кому нажитое передавать, — зудел свекор, —
дом, двор, машины. Детей рожайте.
Зоя уж совсем было отчаялась, как господь сжалился над ней.
Рожать она отправилась в местную больницу. Красномосковск к тому времени еще не
превратился в поселок городского типа, и в крохотной больничке было всего
четыре палаты и два доктора, мастера на все руки, от стоматологии до
гинекологии. Санитаркой, кстати, пристроилась Анна Ивановна.
В ночь с пятого на шестое ноября Зоя родила девочку,
мертвую. Более того, Марья Алексеевна, принимавшая роды, сказала, что дети у
Зои навряд ли получатся. Что-то она твердила про какие-то виды крови, про
резус-фактор… Зоя точно не поняла, что к чему, смекнула лишь одно: теперь
Валентина точно ее сживет со свету.
Не успела Зоя оплакать девочку, как в больницу внесли
молодую женщину, тоже беременную, москвичку, звали ее Оля. Прямо на въезде в
Красномосковск девушка попала в аварию. Шофер отделался легким испугом, а
пассажирка оказалась на грани жизни и смерти. О том, чтобы довезти ее до
столицы, не было и речи. Еле-еле доволокли до местной «клиники», потому что,
кроме полученных травм и переломов, начались еще и роды. К утру Марья
Алексеевна приняла двух хорошеньких, здоровеньких, крикливых двойняшек и
потеряла их мать. Оля Родионова скончалась.
В сумочке у несчастной нашелся паспорт, да и шофер,
отделавшийся только парой синяков, сообщил домашний адрес и телефон погибшей.
Марья Алексеевна должна была известить родственников.
Оттягивая неприятный момент, врач перелистала паспорт и
сказала Анне Ивановне:
— Видишь, как получается, дети-то круглые сироты.
Штампа о браке нет. Вот не повезло бедолаге.
И именно в этот момент Марье Алексеевне и Анне Ивановне
пришла в голову одна и та же мысль. Через три дня Зоя выписалась домой вместе с
девочкой.
— Может, и нехорошо мы поступили, — запоздало
раскаивалась Анна Ивановна, — только это Мария Алексеевна придумала,
царствие ей небесное, жалостливая очень была.
Женщины рассудили просто. Близняшек отдадут небось деду с
бабкой, если таковые найдутся, а если нет, отправят в детский дом. Зою же
Валентина сгрызет, разведет с Костей, придется девке доживать век одной,
мыкаясь на медные копейки.
— Ну это вы, пожалуй, преувеличиваете, — не
выдержал я, вспоминая Николеттиных подружек, бегавших в загс, как на
работу. — Развелась бы и снова замуж вышла…
— Это в Москве, — сурово ответила бабушка, —
а тут все. Никто бы за себя не взял, не девочка уже. Нет, вышла замуж, терпи. Я
вон всю жизнь с пьяницей провела, и ничего, пережила его, теперь сама себе
хозяйка, и соседи слова дурного никогда не скажут. И потом, мы же хотели как
лучше, шофер-то нам все рассказал!
— Что? — поинтересовался я.
