— Но…
— Нет уж, лучше скажите, — кипятилась хозяйка, —
куда деньги на поликлинику делись, а? Чегой-то ваш разлюбезный Кондратюк только
котлован отрыл? И за какие шиши его доченька отправилась в Москву учиться, в
шубе и на машине, а?
Понимая, что разговор о продажной местной администрации
заведет нас совершенно не в ту степь, я безнадежно поводил глазами по стене и
наткнулся на слегка выцветшую грамоту, висящую в рамке между сервантом и
телевизором. Зрение у меня стопроцентное, правда, начинается уже
дальнозоркость, поэтому без всякого усилия прочитал: «Ученица одиннадцатого
класса школы № 2 города Красномосковска Раиса Яковлева награждается за
первое месте в конкурсе-смотре молодых талантов в номинации „Певица
Красномосковска“». Можно, конечно, посмеяться над корявой фразой, но мне в этот
момент было не до красот стиля, в голову мигом пришло нужное решение.
Весело рассмеявшись, я сказал:
— Не думал, что похож на чиновника, вот уж не знаю,
радоваться или обижаться такому сравнению. Простите, не представился, Иван
Подушкин, продюсер. А как вас величать?
— Зоя, — ответила бабенка и переспросила: — Откуда
вы?
Я вновь засмеялся:
— Телевизор смотрите?
— Конечно.
— Видели там всякие клипы? Ну, музыкальные такие
зарисовки.
— И чего?
Я пустился в объяснения. Снимаю, вернее, даю деньги на
съемки таких клипов. Но зрителю надоедают одни и те же лица, без конца
мелькающие на голубом экране, люди хотят видеть новые мордашки… Вот и езжу по
провинции, выискиваю голосистых девчонок. Добрые люди подсказали, что Рая
Яковлева поет замечательно.
Зоя разулыбалась:
— Верно, голос у нее словно колокольчик, чистый такой.
Только опоздали вы.
— Неужели Петров перехватил? — в притворном ужасе
воскликнул я. — Вечно он везде первым успевает.
— Раечка уехала в Москву учиться, — пояснила
Зоя, — еще летом.
— И куда? — тихо спросил я.
— А в этот поступила, — засмеялась Зоя, — ну
как его, погодьте, сейчас.
Быстрым шагом хозяйка подошла к серванту, выдвинула ящик и
достала письмо.
— Вот тут где-то…
— Можно посмотреть?
— Конечно, — радушно разрешила Зоя и протянула мне
листок.
«Милая мамочка! Как там вы поживаете? У меня все хорошо. Во
ВГИКе очень интересно, нам даже предлагают сниматься в кино…»
Целая страница вранья о несуществующей учебе в Институте
кинематографии. Заканчивалось послание фразой: «Пиши мне не на адрес общежития,
а К-9, до востребования. А то у нас вечно нет дежурной, и письма пропадают».
— Надо же, — протянул я, — столько ехал, и
зря! Думал, Раечка дома.
— Нет, она в Москве учится.
— Последнее письмо когда пришло?
Зоя засмеялась:
— Не любительница она писать. В августе и сентябре,
правда, на выходные приезжала, заскучала, видно. А потом! Цидульку прислала,
обещалась на каникулы приехать.
— И по телефону не звонила?
— А он у нас есть? На переговорный пункт идти надо, а
он только до четырех работает, Рая в это время учится.
Она продолжала простовато улыбаться. Я вытащил из бумажника
фотографию Риты.
— Узнаете дочку?
Зоя взяла снимок и внезапно посерела. Никогда до этого в
своей жизни я не видел, чтобы женщина с такой скоростью теряла все краски в
лице.
— Это… она… — забормотала Зоя.
Ее руки, держащие фотографию, мелко-мелко задрожали.
В эту минуту раздался стук двери и пронзительный противный
старческий голос провизжал:
— Зойка, кобыла, сумку прими. Зойка, кого зову! Села
жопой на диван.
— Бегу, мама! — крикнула баба.
Потом схватила меня за руку цепкими, совершенно ледяными
пальцами и умоляюще прошептала:
— Ступайте во двор, к воротам, ща выйду. Очень прошу,
свекрови ни слова, я скажу, что вы агитатор с избирательного участка.
— Зойка, где ты? — надрывалась старуха.
Бабенка выскользнула за дверь.
— Долго тебя ждать, лентяйка чертова! — донеслось
из коридора.
— Простите, мама, — забубнила женщина, — там
из избирательного участка мужик пришел, агитатор.
— Ну и за кого он?
— За Кондратюка.
— Так, — голосом, не предвещавшим ничего хорошего,
заявила, входя в комнату, пожилая женщина.
Я быстро посмотрел на нее. Старуха выглядела вылитой
Кабанихой. Толстая, грузная, с нездорово-отечным лицом, маленькими глазками,
поджатыми губами и бесформенным носом картошкой. Одета вошедшая была в нечто,
больше всего напоминающее мешок для муки. Тяжело переваливаясь, она дошла до
стола и голосом, похожим на скрип двери, отрубила:
— Ступайте отсюдова, ваш Кондратюк вор.
Я нацепил на лицо самую милую улыбочку, но она абсолютно не
подействовала на пожилую тетку, светского воспитания у нее не имелось.
— Давай, давай, — поторопила она, — нечего
людей задерживать, забот у нас хватает.
— Ухожу, — миролюбиво сказал я.
— Вот-вот, уметайся, — подхватила бабка, —
скажи спасибо, что сына нет, он бы тебя с лестницы спустил.
— Ну зачем вы так, мама, — робко встряла
Зоя, — человек на работе, подневольный, небось нужда заставила по дворам
таскаться.
— Приличный человек к Кондратюку не пойдет, —
заявила старуха, — ну, кому велено, убирайтесь.
— Ухожу, ухожу, — поднял я вверх руки, —
только пусть ваша дочь до ворот проводит, собак боюсь.
— У меня никогда не могла такая дура родиться, —
рявкнула милая мама, — впрочем, ступай. Зойка, пригляди, чтобы не спер
чего во дворе, ведра там новые и топор только купленный.
Зоя довела меня до калитки и, шепнув: «Подождите на улице»,
убежала.
