Я вздохнула:
— Ребенка я вам показать не могу.
— Просто поднесите его к двери. Я и пальцем до него не дотронусь.
— Я не могу вам показать ребенка.
— Нет уж, покажите мне его, — настойчиво повторял он. — Покажите, ну. Покажите!
— Заткнитесь, — прошипела я. — Нету никакого ребенка.
— Я так и знал.
— Да ни черта вы не знаете, — я перешла на громкий шепот, — она думает, что ребенок есть, а его нет. Ребенок был, но он умер, а она думает или делает вид, или я не знаю, что она делает, но ведет себя так, точно он есть. А его нету.
Он неуверенно посмотрел на меня, потом в прихожую:
— Там повсюду валяются детские вещи.
— Да. Она и с коляской выходит на прогулку, только коляска пустая. Она думает, что у него режутся зубки и он плачет по ночам, но кроме нее этого никто не слышит. Нет здесь никакого ребенка. Я видела фотографии, и на этой он старше всего. Мне кажется, ему было около года, когда он умер. Вот, посмотрите.
Я взяла фото со столика в прихожей и протянула ему.
— А кто этот мужчина?
— Я думаю, ее муж, но за целый год я его ни разу здесь не видела. Наверное, не выдержал всего, что случилось, и ушел.
— Все это очень грустно. — Он отдал мне фото, и какое-то время мы подавленно молчали. Наконец Жизнь спросил: — Значит, вы должны сидеть тут, хоть никакого ребенка и нет?
— Если она вернется и не застанет меня, мне придется сказать, что я ушла потому, что его нет. Это было бы жестоко.
— И вы не можете отсюда уйти, и я не могу сюда войти. Вот так штука.
Он улыбнулся, и на долю секунды лицо у него сделалось приятным.
— Мы можем поговорить здесь, — предложил он.
— Мы уже так и делаем.
Он сел на корточки, прислонясь спиной к моей двери. Я последовала его примеру и устроилась напротив, возле квартиры Клэр. Из лифта вышел сосед, окинул нас взглядом, ничего не сказал и пошел к себе. Мы молча смотрели друг на друга.
— Люди вас видят, да? — сказала я.
— Вы что, считаете, я привидение? — Он закатил глаза. — Это вы меня в упор не замечаете, а все остальные уделяют мне массу внимания. Многие очень мною интересуются.
— Ладно, ладно. Какой обидчивый.
— Вы готовы поговорить?
— Кстати, об обидах. Я зла на вас. — Я тут же вспомнила все, что заранее наметила ему высказать.
— За что?
— За то, что вы вчера устроили у меня на работе.
— Я устроил?
— Да. Зачем было втравливать их всех в ваши крученые подачи, или как вы там это называете?
— Погодите. Вы что, думаете, я манипулировал людьми, чтобы случилось то, что случилось?
— Ну… а разве нет?
— Нет! — отрезал он. — Да за кого вы меня принимаете? Не надо, не говорите. Все, что я сделал, — это синхронизировал приезд Агусто Фернандеса, но я не имею ни малейшего отношения к этому, как его…
— Стив, — твердо сказала я. — Его зовут Стив Робертс.
Он насмешливо прищурился:
— На прошлой неделе вы, помнится, называли его куда менее уважительно. Как вы его окрестили? Сосиска?
Я отвела глаза.
— Я ничего не подстраивал. Вы сами несете ответственность за то, что происходит в вашей жизни, как и любой человек — за свои поступки. И за вчерашнюю историю вы отвечать не должны. Вам кажется, что вы виноваты. — Это не было вопросом, и я промолчала.
Уткнулась лбом в коленки:
— У меня голова трещит.
— Это от мыслей. Вы давно ни о чем не задумывались, вот и отвыкли.
— Но вы признаёте, что подстроили приезд Фернандеса. Вы вмешались в его жизнь.
— Нет. Я синхронизировал ваши жизни. Заставил их пересечься, чтобы помочь вам обоим.
— Чем же вы ему помогли? Он, бедолага, оказался под дулом пистолета, вряд ли ему это сильно помогло.
— Бедолага оказался под дулом водяного пистолета, и, я думаю, со временем вы убедитесь, что это пошло ему на пользу.
— В чем?
— Не знаю. Подождем, время покажет.
— Кто ж тогда знал, что пистолет водяной, — пробормотала я.
— Это точно. Вы как, в порядке?
Я не ответила.
— Э-эй. — Он вытянул ногу и шутливо пнул меня в щиколотку.
— Да. Нет. Я не знаю.
— Ох, Люси, — вздохнул он.
Встал, подошел ко мне и обнял. Я попыталась высвободиться, но он обнял меня еще крепче, и я перестала сопротивляться, а тоже обняла его и прижалась носом к лацкану дешевого пиджака, вдыхая его кислый запах. Потом он отодвинулся и ласково провел пальцами мне по щекам, вытирая несуществующие слезы. Лицо у него стало доброе и заботливое, он выглядел почти симпатичным. Потом он протянул мне бумажную салфетку, и я шумно, протяжно высморкалась.
— Потише, ребенка разбудишь. — Он улыбнулся, и мы оба виновато рассмеялись.
— Я жалкое создание, да?
— Склонен был бы согласиться, но сначала хочу спросить — почему ты так считаешь?
— Сначала меня до смерти напугали водяным пистолетом, теперь вот сижу с ребенком, которого нет.
— В компании со своей жизнью, — добавил он.
— Верно подмечено. В компании со своей жизнью, которая при этом человек. Дальше, кажется, некуда.
— Очень даже есть куда. Мы только-только начали.
— Почему ее жизнь не ходит за ней по пятам, навязывая свою помощь? Отказывается признать очевидное? Ведь это все так невыносимо тяжело. — Я мотнула головой в сторону прихожей с разбросанными по полу детскими игрушками.
Он пожал плечами:
— Не знаю. Я не взаимодействую с жизнями других людей. Ты моя единственная забота.
— А тебе бы следовало взять пример с ее жизни. И не вмешиваться. Видишь, она просто ждет, пока ее подопечная сама справится и выбросит эту страницу из книги своей жизни.
— А мне выбросить страницу из твоей?
Я вздохнула.
— Ты правда так несчастлив?
Он кивнул и отвернулся. Скрипнул зубами, но справился с собой.
— Но я не понимаю, почему у тебя все так плохо. У меня ведь все отлично.
— Да ничего у тебя не отлично. — Он грустно покачал головой.
— Ну, может, я и не просыпаюсь со звонкой песней на устах… — я понизила голос, — но я и не делаю вид, что что-то существует, когда оно не существует. И наоборот.
— Ты уверена? — Он насмешливо хмыкнул. — Вот смотри. Если ты упадешь и сломаешь ногу, тебе будет больно, и ты пойдешь к врачу. Он сделает рентген, поднесет снимок к свету, и все увидят, что кость сломана. Так?
