На улице похолодало еще сильней. Подняв воротник, я порысил
за угол дома. Интересно, каким образом Нора хочет оправдать Соню? На мой
взгляд, и Катя, и Евдокия Петровна дали просто убийственные для Чуевой
показания! Единственное, что мне непонятно, это откуда в квартире Беаты взялась
собака и куда она делась потом.
Лоток с газетами стоял не у дома, а чуть поодаль, на
перекрестке. Я подошел к торговке и, приветливо улыбаясь, спросил:
— Простите, вы Лена?
Женщина подняла голову:
— И чего?
Она походила на гору, вернее, на холм, низенький и толстый.
Рост газетчицы почти совпадал с объемом талии. Неожиданно Лена стащила огромную
варежку, на свет показалась маленькая, совсем детская ладошка, и до меня
внезапно дошло: она не полная, просто из-за холода нацепила на себя куртку, а
сверху еще натянула безрукавку из цигейки.
— Что вам надо? — шмыгнула носом
продавщица. — Газету или журнал?
Чтобы расположить ее к себе, я вытащил сторублевую банкноту
и попросил:
— Наберите изданий на эту сумму.
Обрадованная женщина зашуршала бумагой, потом спросила:
— Пакет дать?
— Сделайте милость.
— Тоже мне милость, — фыркнула баба, — пять
рублей гони, и все дела.
Я вынул монетку, протянул ей и поинтересовался:
— Как бизнес идет?
— Нет никого, вы первый, народ от холода дома прячется.
— Зачем вы тогда стоите?
— Хозяин велит, ему наплевать, что мороз, если не
выйду, денег не даст, а нам с дочкой жрать надо.
— И сколько получаете?
— Семьдесят рубликов за смену.
Я вновь открыл кошелек, снова добыл оттуда розовую бумажку и
положил ее на газеты.
— Это что? — напряглась Лена.
— Берите, премия.
Но бедная женщина твердо усвоила истину про сыр и мышеловку.
Не прикасаясь к деньгам, она протянула:
— Что вам от меня надо?
— Да вы не бойтесь, — улыбнулся я.
— Что лыбишься, словно гиена, — неожиданно
рявкнула Лена, — говори живо, в чем дело!
— Помните женщину, которая несколько дней назад
налетела на ваш лоток?
— Кто ж такую дуру забудет!
— Описать ее внешность сумеете?
— Это все?
— Да.
Лена осторожно взяла деньги, помяла в руках, потом сунула
сторублевку в карман и вполне дружелюбно сказала:
— Так ничего особенного в ей не было. Шуба из каракуля,
воротник норковый, шапка такая, круглая, меховая, очки в коричневой оправе. В
общем, сильно старомодная, сейчас так не одеваются. Вышла она из-за угла,
подбежала ко мне и потребовала: «Дайте „Семь дней“».
Лена отпустила товар, получила купюру, положила на тарелочку
сдачу. Тетка оперлась рукой с ярко-красными ногтями на столик, и тот по
непонятной причине опрокинулся. Журналы и газеты попадали в снег. Лена
разозлилась:
— Ну за каким фигом на столик навалилась? Подбирай
теперь!
— Сама соберешь, не барыня, — огрызнулась
тетка. — Где моя сдача?
— Вона, в сугроб укатилась, когда ты лоток снесла!
— Давай деньги.
— Так они в сугробе.
— Выкладывай другие.
— … совсем! — взвилась продавщица. — Лезь за
ними, один раз уже дадено…
— Дрянь!
— Гадина!
Они препирались пару минут, и тетка ушла к метро.
— Вот ведь падла какая! — возмущалась сейчас
Лена. — Специально сапожищами по газетам потолклась, все изодрала. У меня
хозяин потом из зарплаты вычел. Я эту скотину на всю жизнь запомнила! Морда
противная, родинка у самого носа, очки, челка седая до бровей висит. Сама
старая, а хулиганка, да и маникюр как у проститутки, ногти красные-красные, словно
она их в кровищу окунула.
— Вы уверены, что это были ногти?
— А что у людей на пальцах? Волосы? Слава богу, с
глазами у меня полный порядок. Увижу еще раз, сразу узнаю и морду отполирую.
Еле двигая совершенно заледеневшими ногами, я дошел до
машины, открыл дверь, воткнул ключ в зажигание и застонал от злости, услышав
столь неприятный для любого автомобилиста звук: цык-цык-цык. Мотор не
заводился, очевидно, не слишком новый аккумулятор не вынес мороза.
Конечно, многие мужчины шутя справляются с подобной проблемой,
но не я. Техника ставит меня в тупик, максимум, на что я способен, — это
ввернуть лампочку.
С тоской захлопнув дверцу, я со всей возможной скоростью
понесся к метро. Сейчас доберусь до дома, позвоню механику Георгию Васильевичу,
уж он-то быстро оживит умерший «жигуленок».
В подземке я был последний раз году этак в девяносто первом,
поэтому страшно удивился, когда вместо жетона мне в кассе выдали картонный
прямоугольник. Я попытался запихнуть его в щель автомата, но он не пролезал.
Сзади напирала толпа.
— Эй, дядька, — крикнула размалеванная
девица, — дрыхнуть дома надо, поворачивайся живее!
— Наверное, автомат сломан, — растерянно протянул
я.
— Он в порядке, — взвизгнула девка, — это у
тебя голова не работает! Ну как ты карточку суешь? Повернул жопой вперед! Давай
сюда!
Цепкой ладошкой с короткими пальцами она выхватила карточку.
— Смотри, деревня, тут для таких, как ты, козлов,
стрелка нарисована, ясно?
Автомат хрюкнул, втянул внутрь карточку, потом выплюнул ее
назад. Я указал на красный огонек.
— Видите? Он все же неисправен.
— Ну, блин, ты откудова в столицу заявился? Из какого
Зажопинска? — веселилась девчонка. — Вытащи пропуск и шагай.
— Чего над человеком потешаешься? — сурово сказала
женщина лет пятидесяти. — Небось и впрямь впервые в метро, объясни
нормально.
— Понаедет провинция, — не сдалась девушка, —
все метро заполонили.
— Сама-то ты москвичка? — хмуро осведомилась
тетка, выдергивая мой талон на вход.
— Да, а шо? — скривилась девчонка.
