Я влез в засаленные шлепанцы и с благодарностью ответил:
— С удовольствием.
Бабулька препроводила меня на кухню, капнула в огромную
чашку заварки, щедро долила кипятку и, поставив передо мной светло-желтую
жидкость, велела:
— Клади сахар, не стесняйся.
Я обхватил кружку озябшими ладонями. Я пью всегда очень
крепкий чай, почти черный, на худой конец красно-коричневый. К такому, который
сейчас радушно предлагает Евдокия Петровна, не притронулся бы ни за что, но он
был горячий, а я заледенел до самого желудка. Глотнув пахнущее веником пойло, я
строго спросил:
— Можете рассказать, что слышали, стоя под дверью квартиры
Беаты Быстровой?
— Вот страсть господня! — всплеснула руками
бабуся. — Просто жуть! Убили девку-то! Зарезали! Ножом! Всю истыкали!
— Откуда вы знаете?
— Так Петька рассказал, участковый наш, он в квартиру
входил! Кровищи вокруг, говорил, море!
Я молча глотал слегка подкрашенный напиток. Очевидно, этот
Петька не очень заботился о такой вещи, как тайна следствия!
— Жуть страшная, — продолжала балабонить старушка,
как все пожилые люди, она обожала быть в центре внимания, — ни отмыть, ни
оттереть. Теперича людям ремонт делать придется.
— Кому?
— А не знаю, тем, кто туда въедет, наследникам. Уж не
останется комната без хозяина, — выпалила на едином дыхании Евдокия
Петровна. Потом она наклонилась ко мне и зашептала, крестясь: — Сейчас молодые
не сильно-то в нечистую силу верят. Все у них компьютер да телевизор, а я тебе
так скажу: в той квартире нехорошо, дьявольское место!
Понимая, что бабушка не остановится, пока не выговорится, я
спросил:
— Почему вы так думаете?
— Сам посуди, милок, — затараторила хозяйка, —
жила там семья, Евгения Львовна, Семен Андреевич и детки ихние, Паша и Галя.
— Вчетвером в одной комнате?
— Так квартирку Семен получил от завода. Еще неженатый
был, вместе с отцом и въехал. Ох, с Андрея Семеновича все началось, про него
забыла!
— Что началось? — Я начал терять нить разговора.
— Ты не перебивай, экий торопыга, право слово! —
рассердилась бабка. — Дай по порядку-то изложить! Значитса, только они
въехали, года не прожили, мебелю еще хорошую купить не успели, как Андрея
Семеновича машина сшибла. Аккурат в нашем дворе. Он на лавочке скучал, курил
себе спокойненько, а тут мусорщик вылетел и задом скамеечку обвалил. Шофер
пьяный оказался, посадили его потом, только что толку? Мужика не вернуть.
Я внимательно слушал старуху. После смерти отца Семен
женился, у него родились дети-погодки, казалось, все хорошо, но неожиданно
грянуло несчастье. Заболел сын. Мальчика пытались лечить, но он умер, не успев
справить пятый день рождения. Семен Андреевич и Евгения Львовна просто
почернели от горя и всю свою любовь отдали дочери. Мать ни на шаг не отходила
от девочки, водила везде за руку, но не уберегла. Галя скончалась в восемь лет
от лейкоза. После всех обрушившихся на семью несчастий Семен начал пить горькую
и однажды зимой просто замерз на улице, упал пьяный в сугроб, заснул и не
проснулся. Евгения Львовна превратилась в истовую богомолку. В любое время года
она носила черное пальто до пят и повязывала голову платком. Мимо соседей
бедняжка проскальзывала тенью, никогда не здоровалась, но люди не осуждали, а
жалели несчастную женщину. Впрочем, она пережила мужа на двадцать лет. Умерла
совсем недавно.
Устав от ненужных сведений, я довольно резко спросил:
— Ну и что?
— Как это? — возмутилась старуха. — Чего
глупость спрашиваешь? Не успела она на тот свет перекинуться, как в квартиру
Беата въехала, и что вышло? А? Нет, точно дьявольское место! Надо бы батюшку
позвать и молебен заказать.
— Вы лучше вспомните, о чем Беата говорила со своей
гостьей, — потребовал я.
Евдокия Петровна попыталась сосредоточиться и довольно
связно передала диалог, подслушанный под дверью.
— Случайно вышло-то, — оправдывалась она, —
сумки руки оттянули, вот и встала у чужой квартиры. Мне бы и в голову не пришло
любопытствовать, что у людей происходит.
Я кивал, пытаясь сохранить на лице самое милое выражение.
Похоже, Евдокия Петровна, как все женщины, никогда не упустит возможности
сунуть нос в чужие дела.
— А уж как я перепугалась, когда она Беату убить
пообещала! — квохтала бабуля. — Откуда только силы взялись, мигом на
свой этаж взлетела.
Ага, наверное, решила, что сейчас дверь распахнется и
разъяренная соседка, обнаружив на коврике прильнувшую ухом к замочной скважине
Евдокию Петровну, надает ей зуботычин.
— Значит, последнее, что вы слышали, была фраза про
убийство?
— Точно, — ответила информаторша и перекрестилась.
— Почему же вы решили, что это Беате грозят? Людей-то
вы не видели, вдруг, наоборот, девушка будущую свекровь пугала?
— Э, милок, — напряглась старушка, — ну не
совсем же я из ума выжила! Соображение имею, по голосу скумекала. Один бодрый
такой, высокий, а другой глухой, с кашлем. Нет, пожилая грозила, да с таким
чувством, меня аж до костей пробрало!
— Больше ничего не вспомните?
— Нет, милый, — покачала головой Евдокия Петровна, —
убегла от греха к себе. Да, собака как раз залаяла. Бабы на секунду свариться
перестали, так пес загавкал, ну я и подхватилась.
— У Беаты жила собака?
— Нет.
— Тогда кто лаял?
— Сама удивилася сначала, а потом докумекала: небось
убийца с шавкой пришла.
Я встал, поблагодарил за чай, вышел в прихожую и, завязав
ботинки, уточнил еще раз:
— Твердо уверены, что лай несся из квартиры Беаты?
Может, у соседей песик «разговаривал»?
— Так у нас в подъезде ни одной собаки, — быстро
пояснила Евдокия Петровна, — кошки здеся, а в тридцатой попугайчики. Идешь
по лестнице, остановишься передохнуть, а они так бойко чирикают, прямо музыка.
Да уж, похоже, самое любимое занятие бабули — это напряженно
вслушиваться в звуки, доносящиеся из квартир соседей.
