– Пустяки, – сказал Сварог.
– Кто бы мог подумать, когда мы сидели с вами в замке
Сезара, что вы и есть будущий король Сварог… Не скромничайте, рассказы о ваших
свершениях докатились и до наших окраин… Прямо хоть за мемуары садись…
Интересно, а вот каково это – быть могучим королем?
Сварог печально улыбнулся:
– Вы не поверите, отец, но быть королем – уныло и
тягостно. С одной стороны, ты можешь едва ли не все, что только в голову
взбредет, с другой – в один прекрасный момент обнаруживаешь, что жизнь тебя
гонит по колее, из которой ни за что не выбраться…
– Вот потому-то я бы свою нынешнюю вольную жизнь и не
променял бы ни на один королевский трон, сколько их ни есть, уж простите на
глупом слове. Самая большая неприятность, какая может случиться с лесным
бродягой, – поймают да поволокут вешать. – Отец Грук широко
улыбнулся. – Хорошо еще, что вы, ваше величество, определенно не стали
пока что заматерелым королем. Иначе и пальцем бы не шевельнули ради какого-то
случайного знакомого и парочки незнакомых вовсе…
– Тут другое, – сказал Сварог тихо. – Быть
может, именно с вами об этом и следует поговорить, отец… Вас ведь, как я понял
из судейских бумаг, не лишали сана… Я убил недавно почти тридцать человек. Не
сам, конечно. Короли ведь никого не убивают сами, если они не законченные
садисты… И у меня тягостно на душе.
– Что случилось? – спросил отец Грук столь же негромко,
посерьезнев лицом.
– Мы сделали одну… находку, – сказал
Сварог. – Простите, не буду углубляться в детали. Скажу только, что я в
жизни не сталкивался со столь грандиозной загадкой, с таким… Нужно было
устранить свидетелей, оказавшихся случайно посвященными в тайну. Я отправил их
в ссылку, но министр полиции послал человека подорвать судно, на котором они
плыли… И я ведь знал! Я прекрасно читал по его роже, что чем-то таким кончится,
но предпочел внушить себе, что ничего не замечаю и не подозреваю… Знали бы вы,
как мне сейчас мерзко…
После долгого молчания монах спросил, опустив глаза:
– Чего же вы хотите? Отпущения грехов?
– Не знаю. Возможно… Я никогда не исповедовался, и мне
никогда не отпускали грехи, я просто не представляю, чего хочу и что мне нужно…
– Вообще-то грехи отпустить легко, – сказал отец
Грук. – Произнести соответствующую формулу, и все, согласно догмам, будет
улажено… Вот только, не хочу вас обманывать, не бывает полного отпущения грехов
без покаяния. Можете вы сказать, что каетесь? Прислушайтесь к себе… Каетесь вы,
или…
– Не знаю, – сказал Сварог. – Самое
печальное, что не пойму толком.
– А какие могут быть последствия в этой вашей находке –
хорошие или злые?
– Это пока что решительно неизвестно.
– Вот в таком случае и не порите вы горячку, ваше
величество, – сказал монах с грубоватым участием. – Я не пытаюсь вас
утешить, я говорю вполне серьезно. Коли уж неизвестно пока, к добру эта тайна
или к худу, рано выносить окончательные суждения о каких бы то ни было
человеческих поступках, верно вам говорю… Значит, вот оно что… Вы вспомнили о тех
и решили быть милосердным? Ну что же, снова мы возвращаемся к дискуссиям о
превратностях судьбы. Как знать, если бы они не погибли, мы бы и не выжили… Не
переживайте, ваше величество, а положитесь-ка вы на Божье милосердие, оно ведь
существует, если даже закоренелые грешники вроде нас в последний миг избавились
от петли. Не могло же такое свершиться само по себе, без Божьего попущения… А
вот кстати, как вы тут вообще оказались, в нашей глуши? Или просто-напросто к
себе в Хелльстад едете без особой огласки?
– Да нет, у меня дело именно здесь, – сказал
Сварог. – На озере Гиун. Слышали о таком?
– Кто же не слышал? Ну да, Проклятое Озеро…
Вновь преисполнившись прежней деловой хватки, Сварог спросил
небрежным тоном:
– А что, есть какие-то легенды?
– Хо-хо! – сказал отец Грук, тоже, кажется,
довольный, что тема разговора переменилась. – Это же Каталаун, ваше
величество! Дебри, чащобы, горы, глухомань… В местах вроде этих обо всех
мало-мальски примечательных уголках сложены то веселые, то жуткие легенды,
иногда основанные на некоей реальности, иногда из пальца высосанные скучающими
кумушками и суеверными придурками. Урочища, мельницы, броды, долины, ручьи,
старые развалины, перекрестки дорог… Решительно о каждом местечке что-нибудь да
плетут. Куда ни плюнь – поверье. Что ни возьми – легенда. Нет, конечно, я
не отрицаю, иногда и в самом деле бывает такое, что человек непривычный может
рехнуться запросто. Всю жизнь провел в этих краях, насмотрелся…
– А что там с озером?
– Вот насчет озера, верно вам говорю – сплошные бабьи
сказки. Что там в незапамятные времена, когда не было еще озера, а была только
речушка, стоял на берегу дом, где обитал анахоретом один чернокнижник. Как ему
и положено, по ночам при черной свече чертил пентаграммы, душевредные фолианты
мусолил, вызывал, соответственно, духов. Вот и вызвал… однажды. На свой хребет.
Откусил кусок не по хавалке. Демон, рассвирепевши вмиг, разметал дом в щебенку
да вдобавок запрудил реку и устроил озеро, чтобы и следа не осталось от жилища.
Другие говорят, что это сам чернокнижник все устроил, когда его приехали
арестовывать гвардейцы из самой Равены. И не погиб вовсе, как в первом
варианте, а благополучно обернулся то ли огненным драконом, то ли просто черным
вороном и улетел неведомо куда. А гвардейцы с тех пор бродят призраками по
берегам и, как положено, утаскивают в озеро всякого, дерзнувшего под покровом
тьмы… Ерунда все это, ваше величество. Дом там, точно, когда-то стоял, в нем и
в самом деле обитал какой-то нелюдим, чуть ли не алхимик. В ясную погоду даже
крышу видно в глубине. Вот только я, как человек, умудренный кое-каким…
специфическим житейским опытом, полагаю, что насчет алхимика все врут, и на
самом деле этот тип примитивно держал притон для тогдашней лесной братии, а вся
болтовня насчет алхимии и чернокнижия была пущена в обиход исключительно для
того, чтобы никто не совался в те места, и стражники тоже. Это как-то более
прозаически выглядит, но похоже на правду. Знавал я одного оборотистого малого,
промышлявшего на больших дорогах. Изобретательный был человек, с буйной
фантазией.
Кубышку свою он держал под полом на заброшенной мельнице, и,
чтобы кто-нибудь ненароком не наткнулся, обставил все так, будто на мельнице
обитает целая орава призраков. Целые представления устраивал – наряжал своих
ребят в простыни, и они ночами вокруг мельницы болтались с фонариками в зубах,
какие-то хитрые порошки в Равене раздобывал и устраивал такие фейерверки, что
вся округа зубами от страха стучала и обходила мельницу десятой дорогой.
И горлышки от кувшинов у него были под крышей понатыканы, чтобы от
малейшего ветерка завывало нелюдским воем, и сосуд с ртутью и золотыми монетами
в трубу замуровал – днем он от солнышка нагревался, а ночью холодел, и
получались такие удивительные звуки, будто по мельнице что ни ночь чертячьи
свадьбы гуляли со всем прилежанием. И ведь все верили… Я у него исповедь
принимал, когда он получил ножом под ребро и отдавал концы. Так и узнал. Но
никому, конечно, не рассказал – тайна исповеди, грех… Так что вся округа до сих
пор на мельницу не сует носа – горлышки-то до сих пор воют, и сосуд по-прежнему
в трубе… В глотке пересохло даже от таких длинных тирад…
