Поскольку ничто вас не возвышает так,
Как любовь к мертвецу или к мертвой,
От этой любви, вмороженной в память
И от прошлого не отторжимой,
Становятся столь чисты и сильны
И от напастей защищены,
Что ни в ком не нуждаются больше.
Аполлинер
Глава 1
Утром первого января, когда до зарплаты оставалась неделя, Анне волей-неволей пришлось подумать о своих запасах: ста двадцати шести рублях и мешке грязноватой гречневой крупы, купленном на местном оптовом рынке.
Да, это еще неплохо – бывало и хуже. Выпадали вечера, когда Анне приходилось кормиться доброхотством соседок по квартире. Случались утра, в которые девчонки сами сидели на мели, и ничего не оставалось делать, как ехать на работу без завтрака, а там мучительно ждать момента, когда можно будет проскользнуть в столовую.
Уж эти наши больничные столовые… Дешевая, простецкая еда: тарелка манной каши, два вареных яйца, хлеб. Кубик сливочного масла на блюдечке – хочешь, положи в кашу, хочешь, намажь на хлеб. Анна мазала на хлеб, посыпала сверху сахаром – мама в детстве называла это «пирожное». Стакан жидковатого какао, подернувшегося морщинистой нежной пенкой. А в столовую уже тянутся больные в разномастных халатах и пижамах, в спортивных костюмах. Охают и вздыхают, шаркают тапочками, погромыхивают собственными тарелками-кружками, как привидения цепями. Всякий несет с собой приварок – сыр, колбасу, булочку, бананы и яблоки. Правду сказать, больные иной раз подкармливают сестричек лучше, нежели скуповатая столовая. Больным тащат харч сумками, похоже, считая пищу лучшим выражением родственной любви, а у тех, кто нездоров, какой же аппетит? Вот и перепадают медсестрам фрукты, конфеты, печенье. На таком подножном корму прожить можно, даже если покупка недорогого пуховика разрушила твой бюджет до основания…
Но на этот раз дело было не в пуховике. На этот раз Анна безумствовала иначе. Анна купила себе платье, да-да, платье, вещь непрактичную, а значит, ненужную в ее аскетическом быту. В повседневной жизни она не вылезает из джинсов, только меняет маечку на водолазку, водолазку на свитерок, у нее и обуви-то подходящей нет к этой тряпочке! Да и куда она в платье пойдет, скажите на милость? Впрочем, этот-то вопрос Анна как раз решила лучшим образом: на новогоднюю вечеринку. Более того, она сообразила, что если отказаться от новых зимних сапог, то можно еще купить к наряду туфли. Те самые туфли с пряжками из стразов, стоящие в витрине обувного магазина на углу.
Ах, что за магазин! Весь стеклянный, залитый теплым светом, и внутри плавают, как медлительные рыбы, томные продавщицы. Пахнет там чудесно, так тонко-тонко и шикарно, новой кожей и духами покупательниц. Ах, какие дамы сидят на кругленьких стульчиках и задумчиво рассматривают свои ноги! Отчего у них, у этих дам, так блестят волосы, почему у них кожа такая матовая, фигуры такие безупречные? Нипочем Анне не достичь подобного совершенства, ведь она моет волосы шампунем «Лопушок», пользуется пудрой из подземного перехода, и нет у нее денег на посещение фитнес-центра, да чего там, она даже дома ленится крутить обруч, подаренный подружками на день рождения, «талию точить»!
Так вот Анна и жила: пробавлялась больничной едой и подарками от пациентов, каждый вечер сушила специальными сушилками расползающиеся сапожки, мазала лицо оливковым маслом и лелеяла в груди свою особенную девичью мечту. О том, как на новогодней вечеринке на нее обратит внимание хирург Игорь Алексеев – добродушный, улыбчивый увалень с насмешливыми серыми глазами. Он умчит ее вдаль на своем стареньком автомобильчике, они будут целоваться озябшими губами под снегом, пить прямо из горлышка шампанское и планировать общее будущее. Может, вся эта романтическая чепуха прогонит ее тоску, уничтожит чувство вины?
Но ничего подобного не случилось, несмотря на платье, туфли и тщательно выпрямленные волосы. Все равно пришлось сменить платье на рабочую форму неприятно-зеленого, как больничная клеенка, цвета. Волосы скрылись под колпаком, а туфли со сверкающими пряжками оказались страшно неудобными, и Анна обула привычные белые тапочки на резиновом ходу. Игорь дежурил, ему привезли сначала перитонит, а потом ножевое ранение. Анне пришлось промывать желудок мужику с ножевым, а тот отвратительно матерился, и ругательства вперемешку со звуком льющихся из его желудка масс совершенно заглушили бой курантов. Мало того, Алексеев, едва отмывшись, еще и пошел курить на служебную лестницу с Кристиной, отвратительной выскочкой, которая нарочно поменялась дежурством, лишь бы быть в новогоднюю ночь рядом с обожаемым мэтром.
Впрочем, Анна сама поступила так же.
Даже снега в новогоднюю ночь не было – наоборот, накануне температура повысилась до нуля, все растаяло, под ногами хлюпали лужи, на дне которых коварно затаился лед. Сапоги Анны, возвращавшейся с дежурства, моментально пропитались водой, и изящные туфельки, болтающиеся в пакете, стали казаться ей издевательским упреком.
Туфельки Золушки, не выполнившие предназначенной им роли.
А тут еще к тому же – неделя до зарплаты, сто двадцать шесть рублей и мешок гречневой крупы.
Нет, так жить невозможно.
И Анна задумала удрать. Взять накопившиеся отгулы, перехватить денег у соседок и махнуть к родителям. Всего-то сутки в поезде, и вот он – родной поселок. Там хорошо. Там лежат вдоль обочин сугробы, воздух чист и прозрачен, снег вкусно похрустывает под ногами. Там она отдохнет. Можно будет до полудня спать на высокой, бабушкиной еще кровати, а по вечерам ходить с матерью в гости к многочисленной родне, радоваться вниманию к себе – как же, девочка выбилась в люди, не кто-нибудь – медработник! Поживет она там недельку, больше-то все равно не продержаться, а там, глядишь, и сердце успокоится, и зарплата капнет на карточку, о чем сообщит веселым посвистом мобильный телефон, и родственники натащат к поезду всяких вкусных вещей. Копченого сала, например, и маринованных груздочков, и варений. Конечно, лучше было бы приехать с хирургом Алексеевым. Анна представила, как она звала бы его «Гошей» и хозяйским, расслабленным жестом проводила бы ладонью по его плечу. Но нет так нет. С другой стороны, еще не все потеряно…
С этими мыслями кое-как добралась она до дома. Это только так называлось – дом, на самом деле – квартира, которую Анна снимала вместе с еще тремя девицами. Соседка по комнате иногда причиняла ей немало беспокойства. Филологическая девица Ленка была разгульной особой. Она любила выпить, приводила к себе парней, не понимала разницы между своим и чужим – могла съесть что-нибудь из холодильника, без спросу надеть какую-то приглянувшуюся вещь. Но, стоит отдать ей должное, Ленка и сама жила нараспашку, готова была поделиться всем, хотя бы и последним.
Анна открыла дверь своим ключом, ожидая самого худшего, после празднования Нового года в квартире ее могло ожидать что угодно. От полного разгрома, опрокинутой елки до спящего под кухонным столом абсолютно голого парня (случались, случались прецеденты). Но в квартире было тихо-мирно, чисто и проветрено, только слегка пахло табачным дымом и пролитым шампанским. Ленка уже встала, а может, и не ложилась – плескалась в душе, немелодично напевая популярную песенку. Анна стукнула в дверь ванной комнаты и пошла собирать вещи. Не стоило тянуть с поездкой, утром первого января билеты дешевле.
