— Значит, всегда будешь виноватой!
— Что же мне, в размазню превратиться?
— Нет, просто стань умней. Если тебя обидели, не
кидайся с кулаками, прикинься бедненькой, несчастненькой. Чуть задели, рыдай:
«Мне сломали руку», и колотушки достанутся другому.
Миранда молча принялась ковырять обивку сиденья.
— Имей в виду, — наставлял я ее, — в жизни
никогда никому нельзя говорить правду. Ну надела твоя приятельница жуткую кофту
ядовито-зеленого цвета с темно-синим платочком, не говори ей: «Фу, от-стой!» —
наоборот, скажи: «Тебе очень идет». И вообще, чаще улыбайся, людям это
нравится.
— Значит, ты предлагаешь мне врать? — тихо
уточнила Миранда.
— На моем языке подобное поведение называется хорошим
воспитанием.
— И зачем оно?
— Избежишь многих неприятностей. Вот, к примеру, в
сочинении следовало написать, что обожаешь свою школу и учителей, получила бы
«отлично».
— Это ложь!
— Конечно, но все люди лгут, а тех, кто говорит правду
в лицо, не любят. Я, например, постоянно вру. Давай разберемся, что такое
комплимент! Самая настоящая выдумка. Ах, вы сегодня чудесно выглядите и платье
вам к лицу! Учительнице следует сказать: «Мария Ивановна, я обожаю ваш
предмет», ну и так далее. Знаешь, тяжело только вначале, потом привыкаешь
говорить людям приятные вещи. Поверь, жить станет намного легче. Имей в виду,
окружающие обожают, когда их хвалят.
Миранда, отвернувшись от меня, молча глядела в окно. Я решил
приободрить девочку:
— Ладно, не переживай. Завтра устрою тебя в другую
школу, одна из моих хороших знакомых держит колледж. Только постарайся там
вести себя соответственно, ты же отличная актриса, вот и тренируйся,
совершенствуй мастерство.
Миранда ничего не сказала, она упорно промолчала всю дорогу
до дома. Когда машина остановилась у подъезда, девочка, тяжело вздохнув,
открыла дверь и лишь тогда спросила:
— Ладно, я поняла, но только скажи, ты сам живешь по
этим правилам?
— Да, с раннего детства, — кивнул я.
Миранда выскользнула из салона и, уже стоя на улице, задала
еще один вопрос:
— Ну и что, ты счастлив? Чувствуешь себя свободной
личностью?
Не дожидаясь ответа, она хлопнула дверцей. Я молча смотрел,
как маленькая худенькая фигурка, шаркая нелепо большими кроссовками, идет по
тротуару. Честно говоря, я слегка растерялся. Мне и в голову никогда не
приходило задать себе этот вопрос. Чувствую ли я себя свободной личностью? Бог
мой, конечно же, нет! Да мной помыкают все, кому не лень: Николетта, Элеонора…
И любовницы, как правило, садятся на шею, свешивая ноги. А когда я работал
редактором в журнале, регулярно получал от начальства самые неудобочитаемые
рукописи, потому что остальные сотрудники мигом убегали при виде опусов
некоторых авторов, а я, боясь испортить отношения с главным, всегда с улыбкой
брал писанину, а потом мучился, стараясь «причесать» никуда не годный текст. В
результате мои коллеги спокойно уходили домой в три, а я сидел на службе до
восьми. Правда, мне все всегда улыбались, но только сейчас меня осенило: может,
это была не улыбка, а насмешливая ухмылка?
Ну почему я ни разу не оборвал Николетту? Отчего позволяю
вертеть собой, почему постоянно даю ей деньги? Не далее как на днях я стоял в
букинистическом магазине и облизывался, глядя на уникальное издание Бальмонта,
на которое у меня не хватало средств. Я мог позволить себе покупку, если бы
Николетта не затеяла очередное суаре с фуршетом. Конечно, престарелой матери
следует помогать, но кто сказал, что надо выполнять любые ее капризы?
Отчего я всегда всем что-то должен? Почему никогда не
позволяю себе расслабиться?
В полном изнеможении я схватился за сигареты. Разве возможно
переменить свою судьбу после сорока лет? Нет уж, очевидно, придется мне
доживать «хорошо воспитанным молодым человеком».
Я закурил сигарету и тут же затушил ее, дым неожиданно
показался горьким. В памяти, словно по заказу, начали всплывать фамилии.
Николас Вардис до сорока пяти лет работал на стройке простым каменщиком, но
потом, сломав ногу, оказался на больничной койке и начал рисовать, превратился
в гениального художника… Домашняя хозяйка Эмили Роул воспитывала детей, пекла
пироги и не помышляла о мировой славе. Но на пороге пятидесятилетия, похоронив
мужа, она стала писать стихи и создала удивительно пронзительные сонеты, полные
жизнеутверждающей силы.
Наверное, можно вспомнить и других людей, сумевших
переломить хребет судьбе в далеко не юношеском возрасте. Я снова вытащил
сигареты. Нет, я так не смогу. Сейчас, вместо того чтобы взбунтоваться, я начну
по приказу Элеоноры разыскивать этого Леонида Михайловича. Что ж, вставай,
Ваня, звонить удобней из дома, тем более ты находишься около родного подъезда.
Я запер машину и внезапно остановился. Родного подъезда! Ну
не странно ли, до сих пор даже мысленно я называл место, где живу последние
годы, «квартира Норы», домом для меня оставались родительские апартаменты, где
обитает Николетта. И вот надо же, «родной дом»! Я пошел к подъезду, потянул на
себя тяжелую дверь и снова замер. А ведь все не так плохо, как кажется. Честно
говоря, раньше мне было немного тоскливо исполнять обязанности секретаря фонда
«Милосердие», а ремесло детектива поначалу я считал просто отвратительным. Но
сейчас должен констатировать, что погоня за преступником может быть
увлекательным делом. Я вовсе не так глуп и наивен, как считает Элеонора, и у
меня имеются кое-какие собственные соображения.
Глава 27
Хриплый женский голос произнес «алло» в тот момент, когда я,
решив, что никого из хозяев нет дома, уже хотел положить трубку.
— Слушаю, — повторила дама и кашлянула, — это
кто?
— Разрешите представиться, Иван Павлович.
— Ой, фу-ты ну-ты, — рассмеялась женщина, —
какой цирлих-манирлих, ты, часом, не князь?
— Я хотел бы побеседовать с Леонидом
Михайловичем, — невпопад ответил я.
— За каким… он тебе сдался? — заржала
собеседница. — Валяй ко мне, посидим, погутарим. Только бутылку прихвати,
«Хеннесси», другое не пью. Чао, бамбино!
— Адрес подскажите, — быстро осек ее я.
— Пиши, котеночек, — промурлыкала дама, —
самый центр.
Часа через полтора я, вооруженный сосудом с благородным
напитком, нажимал на кнопку звонка. Беглого взгляда на входную дверь хватило,
чтобы понять: здесь обитают люди, не привыкшие считать не только рубли, но и
тысячи.
