— Эй, халдей, повтори.
Потом посмотрел на меня, почесал ухо и, очевидно, решившись
на откровенность, спросил:
— Что ты вообще про Алену рассказать можешь?
— Ну… дочь художника… работала в турфирме, жила
последнее время с парнем по имени Илья Наметкин, он был значительно ее моложе…
Сергей нахмурился:
— Хорош детектив! Расследуешь преступление и
ничегошеньки не знаешь о личности убитой. Если удастся доказать, что в гибели
Алены виноват этот гнойный пидор, Леонид Михайлович, каковы будут твои
действия?
— Передам материал в соответствующие органы и потребую
возбудить дело.
— Мужик с его деньгами сухим из воды выйдет, даст
ментам на лапу, и конец делу, развалят в пять минут.
— Знаешь, не все берут взятки, — тихо сказал
я, — пойду к человеку с чистыми руками.
Сергей хмыкнул:
— Сильно сомневаюсь, что они имеются в легавке.
— Один из них мой хороший друг.
Кудимов опрокинул в себя вторую порцию коньяка и кивнул:
— Ладно, слушай, что знаю. Авось и впрямь отомстим
мерзавцу за девку. Но сначала расскажу об Алене.
Глава 24
Алене Шергиной повезло с самого детства. Она родилась в
семье известного, обласканного советской властью художника. По всей необъятной
стране, от Владивостока до Прибалтийских республик, висели картины, которые
создал Борис Алексеевич. Ни один прием в Кремле, куда звали представителей
интеллигенции, не обходился без Шергина. Награды, знаки отличия и премии
сыпались на живописца как из рога изобилия. Его любил всесильный Брежнев, а
значит, и остальное начальство. Братья по ремеслу недолюбливали Бориса
Алексеевича. Люди искусства вообще завистливы. Знаете, чем занимаются при
встрече писатели или актеры? Выясняют, кто из них гениальнее. И еще,
большинство тех, кто дружит с музой, любит подсчитывать чужие гонорары, а потом
с тихой злобой говорить:
— Конечно, этот отстойный «народописец» зашибает
бешеные бабки. Настоящее-то искусство никому не нужно.
Выплюнув эту фразу, непризнанный гений, как правило, идет в
ресторан, где в компании таких же «талантов» спокойно пропивает зарплату жены, рассказывая
окружающим о своих планах. Кстати, многих творческих людей посещают
замечательные мысли. Одна беда: чтобы воплотить их на бумаге, холсте или в
камне, требуется упорный ежедневный труд. Но, к сожалению, подавляющее
большинство талантов ленивы, любят вставать около полудня, до трех шляться по
дому в халате, а потом наступает пора ехать в кабак, рассказывать о
замечательных задумках, которые никогда не увидят свет. Большинство поэтов,
прозаиков, художников живет за счет других людей, в основном жен и матерей, не
испытывая при этом никаких угрызений совести.
Борис Алексеевич принадлежал к меньшинству. Он вскакивал в
шесть утра и шел в мастерскую, по тусовкам и вечеринкам не шлялся, водку не
пил, кокаином, столь популярным в среде творческой интеллигенции, не баловался
и никогда не брал денег у жены. Да у него и не было супруги, Алену Борис
Алексеевич воспитывал один. Когда девочка чуть подросла, он свозил ее на
кладбище, показал могилу и сухо пояснил:
— Твоя мать погибла в результате несчастного случая.
Все, более об умершей жене он не рассказывал. В доме не было
ни одной ее фотографии, и Алена никогда не имела бабушек. Мама Бориса
Алексеевича давно умерла, а родственники с материнской стороны не появлялись.
Друзья в дом к Борису Алексеевичу тоже не ходили, он любил одиночество и
предпочитал проводить свободное время у проигрывателя, слушая симфоническую
музыку. Алену воспитывали няни, а когда девочке исполнилось пять лет, отец
нанял для нее гувернантку, даже двух, одну — этническую немку, другую француженку.
В первой половине дня Алена изъяснялась по-немецки, а во второй по-французски.
Когда дочь пошла в школу, отец начал искать у нее таланты.
Сначала Алене купили пианино, но через пару месяцев стало ясно, что музыканта
из девочки не получится, у нее начисто отсутствовал слух. Борис Алексеевич не
расстроился и определил малышку в художественную школу, куда Аленушка послушно
ходила до восьмого класса, не добившись абсолютно никаких успехов. Ее картины
всегда оказывались последними на выставках и, честно говоря, напоминали мазню
детсадовца. Господь не дал Алене никаких талантов.
Борис Алексеевич был расстроен, он надеялся, что династия
Шергиных станет развиваться, но дочка, похоже, больше тяготела к математике,
чем безумно злила отца. После восьмого класса Алену выгнали из художественной
школы, она не сдала творческие экзамены, не помог даже авторитет маститого
папы. По общеобразовательным предметам в дневнике девочки стояли сплошные
пятерки. Языки Алена знала отлично, но по композиции, рисунку, акварели получила
одни двойки и оказалась в самой обычной, общеобразовательной школе.
Борис Алексеевич так разозлился на бесталанную дочь, что не
разговаривал с ней все лето. Но Аленушка была рада, что «художественный кошмар»
закончился, она не чувствовала никакой тяги к мольберту и краскам, рисовать
пыталась лишь потому, что так велел папа, которого она боялась до обморока.
Борис Алексеевич никогда не бил дочь, но он мог так
посмотреть на провинившуюся девочку, что у той желудок мигом превращался в
ледяной ком, а руки и ноги немели.
В новой школе Аленушке безумно понравилось. Во-первых, там
из отстающей, тупой ученицы она превратилась в гордость класса, отличницу.
Шергину любили и дети, и учителя. Первые за то, что великолепно знавшая
предметы Алена всегда помогала идущим ко дну на контрольных, а вторые за
послушание, старательность и услужливость.
Но главное было не это. В школе работал фотокружок. Вел его
пожилой дядечка, Константин Сергеевич, бывший корреспондент ТАСС,
[7]
вышедший на пенсию. Он показывал детям свои работы, рассказывал о далеких
странах и, главное, был невероятным энтузиастом, повторявшим: «Фотография —
великое искусство».
Аленушка записалась в кружок и неожиданно увлеклась. Когда
Борис Алексеевич узнал, где дочь проводит свободное время, он чуть не убил
девятиклассницу, в первый раз поднял на девочку руку, но не ударил, а выхватил
у нее фотоаппарат, грохнул его о пол и заорал:
— Дура! Ты могла стать художницей, продолжить династию
Шергиных, но не захотела палец о палец ударить, чтобы добиться успеха, а теперь
задумала превратиться в ремесленницу? С ума сошла! Фотография! Идиотизм.
— Фотография — великое искусство, — не вовремя
возразила Алена.
