— И потом, — продолжила Марина, — мы же с ней
поссорились и не общались, а газета-то была вчерашняя. До сих пор понять не
могу, как такое возможно и кто сделал снимок? Я не отрицаю связь с тем парнем,
но она давно прервалась. В общем, Костя ушел, с подругой мы рассорились, и все.
— Что же вы ей ключи не отдали?
Марина развела руками:
— Встречаться не хотелось, а просто выбросить в помойку
совесть не позволяла. Вот повесила их у входа, да иногда путаю, вместо своих
хватаю. Кто же это Алену убить хотел?
— Я думал, вы.
— Вы с ума сошли! — подскочила Марина. —
Зачем бы мне это?
— Похоже, незачем, — пробормотал я, — но вот
сама Алена утверждала, что вы покушались на ее жизнь.
— Бред! — решительно ответила Марина.
— А вот кое-кто говорит, будто вы застали Шергину с Костей
в одной постели и решили отомстить, — не успокаивался я, — вроде она
подождала, пока вы распишетесь, а потом уложила вашего мужа в свою постель. Вы
пришли к ней, открыли дверь теми самыми ключами…
— Идиотство, — вконец обозлилась Марина, —
во-первых, мы не успели с Костей пожениться, инцидент с фотографией произошел
до свадьбы. Во-вторых, я никогда не заставала их вместе, ну кто придумал
подобную глупость?
Я хотел было сказать, что информация исходила от самой
Алены, но прикусил язык и пробормотал:
— Да так, просто слышал.
— Выкиньте эту чушь из головы, — резко ответила
Марина, — люди невесть что наболтать могут. Да, мы поругались с Аленой, но
виноват был лишь Костя, ни Аленкиной, ни моей вины тут нет. Парень такой
попался, сначала ей голову дурил, потом меня из-за глупости бросил, даже
разобраться не захотел. Кстати, если хотите знать, я на Рождество позвонила
Алене и сказала: «Ты, конечно, сейчас швырнешь трубку, но я хочу пожелать тебе
счастья и удачи».
— А она?
— Выслушала спокойно и ответила: «Ладно, и тебя с
праздником, потом поговорим, извини, опаздываю на работу». Так что наши
отношения могли наладиться, я очень рассчитывала на первое марта. Глупо ведь
из-за мужика терять хорошую подругу.
— Ну, очевидно, Алена была иного мнения, раз сказала,
что торопится на работу! Это в Рождество-то!
— Так она же в турфирме пашет, у них, когда на
календаре красное число, просто аврал.
— А что должно было произойти первого марта?
— День рождения у Алены, — пояснила Марина, —
я уж и подарок приготовила. Думала, приду, протяну коробку с букетом и попрошу:
«Давай все забудем!» И опять бы сдружились! Но нет, не получилось, бедная моя
подружка! Какая страшная смерть — зимой, в реке, подо льдом.
И Марина горько заплакала. Я молча повернул направо и чуть
не вылетел на тротуар. Московские дороги в феврале напоминают каток,
представляю, какова была обстановка на шоссе, когда Илья не сумел справиться с
управлением.
— Так и не помирились, — всхлипнула Марина. —
Ну почему я не позвонила ей раньше, чего ждала? Теперь ничего уже не исправить.
Я осторожно отпустил сцепление. Самое ужасное — это муки
совести возле гроба. После смерти отца я пару лет ощущал давящую безнадежность
оттого, что никогда не смогу уже попросить у него прощения за все нанесенные
мной обиды. Память подло подсовывала неприятные воспоминания. Вот отец
предлагает поехать вместе с ним в Карловы Вары, но я, студент второго курса,
прихожу в ужас от перспективы прогулок вокруг источника в толпе пожилых людей и
мигом записываюсь в строительный отряд, которому предстояло возводить коровник
в колхозе. Сейчас бы я, естественно, отправился на воды, но в те годы очень
хотел провести лето в своей стае, и папа отбыл один. А еще он один раз по
случайности заглянул в ГУМ, продавщицы мигом узнали любимого народом писателя
и, затащив в подсобку, предложили купить ботинки. Для тех, кто забыл,
напоминаю: в советское время обувь считалась самым дефицитным товаром. И отец
приобрел обувь, только не себе, а мне. Как сейчас помню их внешний вид:
высокие, до щиколоток ботинки на толстой подметке. Завязывались они шнурками.
— Отличная вещь, — радовался отец, — померяй,
Ваня, качественная кожа, сносу не будет.
Весь институт, вернее, его мужская часть, ходила той весной
в узконосых полуботинках, практически без подметки. Шнурки считались анахронизмом.
Ступню просто всовывали внутрь, оттянув «язык». Приобретенные ничего не
понимающим в моде отцом «скороходы» выглядели не то что вчерашним, а
позавчерашним днем. Я, правда, один раз влез в них, но ехидные приятели мигом
начали изощряться в остроумии по поводу ботинок. В основном прозвища были
непечатными, но особенно обидела меня отчего-то фраза, брошенная Ритой
Маликовой, спесивой девицей-поэтессой:
— Ну, Ваня, и зачем же ты чемоданы на ноги нацепил?
Придя домой, я засунул ботинки в шкаф с твердым намерением
никогда больше не надевать их. Но папа регулярно предлагал:
— Ваня, надень ботинки.
И приходилось, скрежеща зубами, завязывать шнурки. В конце
концов мне это надоело, и я, взяв ножницы для резки металла, отодрал подошву у
одного ботинка. Отец был так расстроен, что я тут же пожалел о содеянном.
Павел Подушкин умер давно, и, наверное, в его жизни
случались и более серьезные разочарования, чем оторванная подметка, но мне
стыдно до сих пор. А главное, нельзя кинуться ему на шею и воскликнуть:
— Ну прости, пап, я дурак! Отличные были ботинки!
Вот и Марина Райкова сейчас плачет. Мне жаль ее, но помочь
ей не могу.
Глава 7
Я высадил Марину у двери, на которой висела табличка
«Торговое объединение „Моторс“». Она последний раз всхлипнула, вытащила косметичку
и быстро произвела текущий ремонт лица. На мой взгляд, ее личико после
нанесения слоя штукатурки стало выглядеть намного хуже, излишек косметики
старит, но у дам иное мнение по этому поводу.
Не знаю почему, но у меня сложилось впечатление, что Марина
чего-то недоговаривает. С ней нужно встретиться еще разок. Пусть она
успокоится, посидит на службе, а я вечером заеду за ней. Может, отвезу в
ресторан… Многие дамы становятся очень болтливы, выпив рюмку-другую…
Отъехав немного в сторону, я позвонил Норе, получил «добро»
на посещение кабака и разрешение ехать за Николеттой.
Точно в указанный срок я притормозил у подъезда дома, в
котором находилась родительская квартира. Маменька, задержавшись на пятнадцать
минут, шлепнулась на сиденье и недовольным голосом заявила:
— Вава, мы опаздываем.
