Словно никто и не проходил. Словно нас и не было.
Алессандро Барикко
Спустя семь месяцев
Я открываю глаза, оглядываю свою белую комнату, которая еще не обставлена, но зато закончен ремонт. Мой домик в Желтой деревне теперь стал еще светлее, уютнее. Сейчас мы снимаем его на пару с Пандой. С нами живут Пако и малышка Сию, которую Сома часто привозит к нам в гости. Она как будто и мой ребенок, и я отдаю ей всю любовь, что живет во мне.
Скоро в нашем домике появится новая мебель белого цвета и все недостающие детали. Скоро в нашем домике будет круглый стол с белой скатертью, много цветов на подоконниках и глиняных банок для круп на кухонных полках. Когда-то в этих стенах я снова поверила в счастье, и до сих пор продолжаю в него верить. Оно теперь мой постоянный спутник, иногда ровное, иногда яркими вспышками, все чаще и чаще. Теперь я живу, а не жду жизни.
* * *
Я открываю глаза и чувствую, как переполнена силой, радостью новому дню. У меня ничего не болит. Полгода назад пораженный врач подтвердил, что я здорова и нет даже намека на прежнюю болезнь. Он удивился, когда я сказала, что приехала в эту страну со страшным диагнозом, готовясь к смерти. Врач посмотрел на меня как на сумасшедшую и отправил в другую клинику, где меня перепроверили и подтвердили, что я совершенно здорова.
Сейчас я понимаю, что моя болезнь ушла вместе с прошлым, которое я отпустила. И в этом мне помог Ревес. Мужчина, которого я выдумала, но он был. Какая разница – во мне или вне меня? Он мне очень помог, попросту подарил мне завтра, и это завтра принесло мне исцеление. Сейчас внутри меня такой удивительный мир: бескрайние зеленые поля и много солнца и неба.
И если правда, что любая болезнь – болезнь души, то моя душа, очевидно, выздоровела. Для меня это именно так. А доктора могут поискать другое объяснение.
* * *
Я открываю глаза и понимаю, что уже давно не прихожу к нему во сне. Ревес теперь светлое воспоминание, к которому я обращаюсь наяву. Я помню, я не забыла, но больше нет тоски – изводящей, изнуряющей желанием спрятаться в прошлом. В моем сердце по-прежнему живет любовь к нему, но она теперь другая… спокойная. Само же прошлое минуло и не имеет больше власти над настоящим.
В моей любви так много благодарности Рэ. За то, что он помирил меня со временем – теперь я умею быть полностью в настоящем моменте, и все мои планы касаются исключительно дня сегодняшнего, максимум ближайших выходных. За то, что помог мне поверить, а потом и убедиться в том, что всегда можно начать жизнь заново, сколько бы руин прошлого ни было за спиной.
Мы с Пандой теперь волонтеры в Центре помощи женщинам, больным раком. Две недели в месяц каждая из нас там работает, мы посменно ухаживаем за одинокими больными, не только как нянечки – пытаемся наполнить их надеждой и успокоить их сердца… Это, в общем-то, самое ценное, что мы можем сделать для близких.
В тот день, когда я ехала из Овального города в Желтую деревню, обеспокоенная исчезновением Ревеса, в глубине души мне все-таки было спокойно. В тот миг, когда из окна автобуса я увидела осенние рощи голых персиковых деревьев, я поняла: он ушел, оставив мне все свои силы, до последней капли. Тогда я уже была сильной, но мне нужно было еще, еще больше сил, чтобы продолжить мой путь. Рэ сказал мне однажды: «Любовь не одолеет течения жизни. Может, из-за того, что любовь и есть жизнь?»
* * *
Я открываю глаза и вижу доброе весеннее утро. С кухни веет теплым ароматом выпечки. Панда снова печет, хотя мы вроде договорились, что садимся на строгую диету. Ах да, сегодня же воскресенье, последний день свободы перед понедельником – началом режима исключительно здорового питания. По воскресеньям моя верная подруга традиционно печет свою изумительную шарлотку, перед которой просто невозможно устоять. Я улыбаюсь ласковому запаху домашнего пирога с яблоками и прямо в пижаме бегу на кухню. На столе еще теплый пирог. Панда, видимо, вышла в сад. Я не выдерживаю, отрезаю себе кусочек и с набитым ртом высовываюсь в окно. Привет, мир!
Я счастлива. А вы?
Послесловие
Кто может плакать не только о чужих страданиях, но и вообще о страданиях вымышленных, тот, конечно, больше человек, нежели тот, кто плачет тогда только, когда его больно бьют.
Виссарион Белинский
…Мама! и как так случилось, что я – написавший свои знаменитые книги: о смерти, о страхе, о прахе (о пыли), о комплексе жертвы – умудрился все ж таки стать… таким невозможно счастливым.
Дмитрий Воденников
Я дописал последнее предложение и уже собирался выключить ноутбук, пойти спать, но напоследок решил проверить электронную почту, хотя срочных писем не ждал. «Одно непрочитанное письмо». От читательницы по имени Олеся. Открываю: белый лист и всего одна строчка: «Кажется, Вы знаете все о нас, женщинах, а чего не знаете, то чувствуете». Улыбнулся, поблагодарил незнакомку и… задумался.
Мне часто говорят, что я хорошо знаю женщин, что я их понимаю и даже выгораживаю перед мужчинами. Скажу честно: так хорошо о себе не думаю. Женщины слишком многосложны, и каждая совершенно уникальна для того, чтобы их изучить. Но зато у них есть похожие желания. И, наверное, именно эти желания я хорошо изучил, понял и вложил в свои книги. Каким образом? Нет, я далеко не ловелас и даже не претендую на звание легкого в быту, например я забываю закрывать колпачок зубной пасты. Я также не умею элегантно ухаживать.
Так или иначе, я всегда хотел, чтобы меня читали женщины. О них интереснее писать, да не обидится на меня крошечная часть моих читателей-мужчин. Тем более в моем случае, когда женские интересы и желания с детства были естественной средой моего обитания. Я был молчаливым ребенком, не особо общительным и больше любил слушать, чем говорить.
У нас дома, в Баку, всегда собирались женщины – мои многочисленные тетушки, бабушки, кузины. Пока мужья работали, они собирались вместе, занимались приготовлением кулинарных изысков (пекли нежно-сладкую пахлаву или кутабы с весенней зеленью), сплетничали, плакали или хвалились своими золотыми украшениями. Я был маленьким, худеньким, и спрятаться мне было намного легче, чем моему упитанному кузену. Мог часами слушать женщин нашего рода и порою даже засыпал за толстой гардиной, где вечером меня, мирно спящего, обнаруживала мама.
Вот откуда берет начало ветер, который сейчас подталкивает меня вперед, помогает сделать шаг, когда нет сил даже встать на ноги. Вот из чего мы все сотканы – из детства. То, что мы ощущали, слышали, получали тогда, сейчас, во взрослой жизни, увеличивается, расширяется, словно под дедушкиной лупой.
«Если бы ты знал…» – это и есть картинка в лупе, которую я поднес к истории одной рыжей девушки. Я встретился с ней в городе, где нет углов и куда многие приезжают, чтобы познакомиться получше с самим собой.
«Если бы ты знал…» – это история такого горя, которое можно поведать только белоснежным листам дневника. Это история о чувствах, сомнениях, ожиданиях и таких грандиозных страхах, которые чаще всего помогают начать жизнь заново.
