Почему мы расстались? Слова. Мы, оба эмоциональные и взрывные, столько всего наговорили друг другу, что в итоге не смогли переступить через это сказанное. Оба ведь гордые. Каждый раз, когда хотел позвонить и сказать, как сильно ее люблю, мой порыв останавливали те слова, которые она сказала мне. Я был воспитан в среде абсолютно патриархальной – если мужчина в чем-то не прав, то женщина должна промолчать. Это корни, это мое начало. Моя мама говорит: “Мудрая женщина сначала промолчит, но потом, когда мужчина успокоится, обязательно скажет свое слово и получит то, что хочет”.
Все так странно и изрядно глупо. Неужели слова значат больше, чем чувства? Неужели слова способны разрушить отношения двух любящих людей? Я пытался ее вернуть. В тот день, на вокзале, я говорил о том, как сильно люблю ее. На что она ответила: “Но я тебя уже не люблю. Пойми”. Мне ничего не оставалось, кроме как отпустить. Хотя знаю, что она соврала! Или я сам себя обманываю?..
В одной из прошлых книг я написал о расставании двух людей. Я написал о том, что у этой разлуки не было причины, с их любовью просто-напросто случилась жизнь. Точная формулировка, правда? “С ними случилась жизнь”. Такое часто бывает. Некогда одна дорога двух людей вдруг разделяется на две разные и обрастает высокими стенами. И никто ничего не может с этим поделать.
Любовь не одолеет течения жизни. Может, из-за того, что любовь и есть жизнь?»
7
Я слушаю его и понимаю, как сильно мы похожи. Мы не противоположности, которые, как известно, притягиваются. У нас две почти одинаковые истории, слившиеся в одну целую – новую. У нас одинаковые раны, упущения, противостояния. Я разглядываю сонное ночное небо, пытаясь отыскать там ответ: что же нас с Рэ объединило? Сходство взглядов, понятное дело, помогает, но на нем не построишь то, что каждое утро делает счастливой. Когда открываешь глаза, утыкаешься в его руки, теплые, сильные пальцы и понимаешь всю ценность этой награды: с тобой рядом тот, кого хочешь видеть всегда, независимо от того, в каком настроении проснулась. Чего же мы оба так рьяно искали и что наконец нашли друг в друге? Возможно, доверие. Себе, другому, жизненному процессу.
Правда, у моего жизненного процесса наметился приближающийся конец. Но Рэ я об этом не скажу. Пусть ничто не нарушает нашего спокойствия. Мы это заслужили.
* * *
Есть люди уютные, как дом. Обнимаешь их – и понимаешь: я дома. Ты именно такой. Долгое время в отношениях я чувствовала себя как детдомовская. Пришли, посмотрели, погладили по макушке, но выбрали другого. Или же взяли, но вдруг забыли на шумном перекрестке, как какую-то вещь.
А я вижу, как эти люди с моей надеждой в руках удаляются, теряются в толпе, и даже совсем не сержусь – привыкла оставаться одна. Потом, со временем, перестала уже и ждать, сама кружила в поисках того, кто не то чтобы принял ответственность за меня (не нужно такой щедрости, я сама справлюсь!), а просто был бы рядом. И находила, и любила, и даже счастье наконец пробовала на вкус. А потом теряла и терялась опять.
Рэ появился в моей жизни именно в такой момент, когда я чуть было не перестала верить. Теперь все хорошо. Мы в Желтой деревне. Пока он пишет книгу, я таскаю домой цветные ракушки, отполированные морем. Думаю, те, кто снимет этот домик вслед за нами, найдут еще много сокровищ, запрятанных в разных его уголках.
* * *
Из-за наступившей внутренней тишины я чаще молчу. Я хочу слушать тебя. Вечерние часы, когда солнце уже не так обжигает, мы проводим на веранде. Я сижу в плетеном подвесном кресле, а ты куришь, присев на перила. За тобой буро-оранжевый закат, напускающий на оливковые рощи загадочный желтый туман. Где-то вдали, у Безмолвной горы, юные пастухи гоняют стадо овец, взволнованно блеющих, жмущихся друг к другу. Рикардо из соседнего дома бранит свою любимую овчарку Дарин, которая с заходом солнца становится активнее, прыгает и заигрывает с пожилым хозяином. Рикардо сердится, когда собака мешает его занятию – вот уже двадцать пять лет он выпиливает на небольшом станке деревянные бруски одинаковой формы, а из них потом собирает мебель на продажу.
Рэ говорит, что скромная Желтая деревня своей деловитой и одновременно размеренной энергетикой напоминает огромный Бангкок. Здесь и там по улицам дети носятся босиком, а куры живут в абсолютной свободе, оставляя яйца где попало. «Такое впечатление, будто Овальный город и Желтая деревня – это два отдельных государства в противоположных концах света. Там, в городе, жизнь тоже яркая, громкая. Но при этом будто иносказательная, с философией, с подтекстом. А здесь – сплошной самотек и все так чистосердечно, открыто, просто и понятно. Север, скажи, тебе где лучше?»
Я хочу ему сказать – везде, только бы рядом с ним, но такой ответ кажется мне слишком банальным, и я только улыбаюсь. Когда знаешь кого-то довольно долго, слова перестают литься рекой, как в первые дни отношений. То, чем хочешь поделиться, часто не выражается словами. Замирает внутри. Не из-за обыденности или разочарований. Настолько проникаешься взглядами и интересами другого, что кажется – нечем больше делиться, все уже и так общее. Да и чувства будто не такие сильные – не вибрируют и не расшатываются, вырываясь искрами эмоций наружу. И тогда начинаешь говорить глазами, руками, прикосновениями. По-моему, лучшего проявления любви не существует.
«Я люблю оба этих места, Рэ. Для меня они одно целое… Но прожить я хотела бы здесь. С тобой». Он подходит ко мне, садится рядом, улыбается: «Не знаю, не знаю… А по-моему, ты просто очень любишь персики. Здесь их больше, и, что самое приятное, за них не нужно платить. Я угадал?»
Хорошо, что он есть. Самый милый.
8
«Мама говорит, что прежде я был не человеком, а Погодой. Воздушной и изменчивой субстанцией. Я родился весной, когда солнца было удивительно много, стояла жара. Первые дни я спал в комнате с открытым окном, моя кроватка стояла прямо под ним. И каждый раз, когда мама порывалась его закрыть, начинал истошно орать и успокаивался только тогда, когда рама возвращалась в прежнее положение.
Я и потом не позволял закрывать его даже в холодную погоду – бунтовал, пищал, одним словом – протестовал как умел. Когда кроватку переставили в родительскую спальню, отказывался от еды. Ее потом вернули на место. Вот так я и вырос под открытым окном, ни разу не заболев, представляешь?
Я должен был постоянно наблюдать за природой, отмечать ее изменения. Воздух бывает прозрачный и звонкий, а бывает влажный и тяжелый – знаешь отчего? Все эти перемены меня с детства увлекают. Мама даже опасалась, что я стану метеорологом, а это труд странный, для простых людей малопонятный, вроде гаданий.
Что это за профессия? Она хотела видеть меня адвокатом или дипломатом.
А я вырос и стал писателем. Мама сначала огорчалась, а теперь – гордится.
* * *
Нас было двое в этом мире. Она, молодой врач-педиатр, до позднего вечера бегала по вызовам, чтобы заработать денег. На нас двоих. Прибегала с работы, забирала меня у соседки – азербайджанки Рафиги, кормила, проверяла уроки и обязательно читала мне перед сном, даже когда я уже и сам мог читать. Чаще всего – Туве Янссон, ее тогда начали у нас переводить, и она была очень популярна. Больше всего я любил ее книгу “В конце ноября”. До сих пор помню свою самую любимую строчку: “Чтобы придать очертания большой мечте, нужны пространство и тишина”.
