Я мгновенно нашелся:
— Мне показалось, что в этой комнате плачут.
— Нет, — протянула Лида, — обознались вы.
Кате сильное снотворное ввели.
— Зачем? У нее бессонница?
— Да нет, — ответила Лида, — у нее истерика
приключилась. Вот послушайте, чего вышло.
До обеда Лидочка занималась разными делами, она не особо
торопилась, зная, что ей предстоит дежурить сутки. В два часа дня нужно было
забрать с занятий Катю. Лида побежала в соседний корпус, привела сюда девочку.
Та, проходя мимо бывшей палаты Федькиной, притормозила и сказала:
— К Лизе хочу.
— Она ушла, — отмахнулась Лида, — пошли,
отдыхать пора.
Но Катя уперлась:
— Нет, я пойду к Лизе.
Лида попыталась объяснить пациентке:
— Лиза ушла домой, она тут больше не живет!
— В большой дом? С двориком?
— Да.
— Насовсем?
Лида кивнула, думая, что теперь Катя успокоится и мирно
проследует в свою палату. За последние месяцы у Кати наступило резкое улучшение
состояния. Начиная с первых дней февраля она стала быстрыми темпами поправляться,
просто на удивление всем, и порой казалась совершенно нормальной. Лида
полагала, что Катерина поймет, куда делась Лиза, и найдет себе другую подружку.
Катя же упорно продолжала задавать вопросы, стоя под дверью бывшей палаты
Федькиной.
— Ушла туда, где играют в шахматы?
Чтобы отвязаться от Кати, Лида брякнула:
— Да!
Шахматный кружок располагается в отдельно стоящем в лесу
домике, который соединен галереей с основным зданием, Катя только что сама
оттуда вернулась. Неожиданно она сильно побледнела, затопала ногами, затрясла
головой и впала в истерику.
— Ей дали шапочку, — кричала Короткова, — она
боялась шапочки, а на нее надевали! Лиза убила Иру, Ира убила Лизу. Черная и
белая, только не горелая! Ходи пешкой, пешкой, ходи, бей коня… а… а… коня, шапочка!
Лиза! Ира! Мама!
Испуганная Лидочка бросилась за Альбиной Федоровной.
Доктор применила снотворное. Катю удалось успокоить.
— Похоже, ее что-то на шахматном кружке
испугало, — предположила Лида. — Ой!
— Что случилось? — озабоченно осведомился я.
— Я слишком много болтаю, — испугалась
Лидочка, — уж, пожалуйста, не сердитесь на меня.
— Мне такое и в голову не придет, — успокоил я ее.
— Вы мне сразу жутко понравились, — оживилась
Лида, — вы на моего папу похожи, он тоже такой спокойный, обстоятельный.
Я тяжело вздохнул: если девушка уступает вам место в метро,
нет смысла за ней ухаживать. Эта фраза придумана не мной. И, на мой взгляд, она
не совсем справедлива. Место-то могут освободить и молодому парню с палочкой в
руке. Но коли юная особа сообщает о вашем сходстве с ее отцом, вот тут полный
аут и нечего питать зряшные надежды.
— Не везет этой Кате, — снова завела Лида, —
девочка-катастрофа!
— С ней что, происходят все время какие-то
неприятности?
— У нас нет, — ответила Лида, — но знаете,
почему она сюда попала?
— Вроде Короткова наркоманка, ее неудачно лечили от
героиновой зависимости.
Лидочка прищурилась.
— А с чего она на иголку села?
— Понятия не имею!
— Хотите расскажу?
Лидочкины глаза горели огнем, очевидно, такого понятия, как
врачебная тайна, для нее просто не существовало, или медсестра считала, что от
психолога нечего скрывать правду.
Катю в клинику привез отец. Сдал дочь медикам на руки и
забыл про нее. Больную Семен Юрьевич не посещал, но деньги за ее содержание
платил исправно, и Катю усердно лечили. Одно плохо — никакого улучшения в ее
состоянии не наблюдалось. Короткова совершенно не поддавалась коррекции.
Вернее, первое время она довольно успешно поправлялась, у нее восстановилась
речь, кое-какие навыки, но потом вдруг процесс остановился. Врачи недоумевали,
не понимая, что же случилось. Катя была вялой, безучастной ко всему, не могла
учиться и по большей части лежала в кровати. Потом апатия сменялась резким
возбуждением, Катя начинала бегать по палате, плакать, требовать непонятные
вещи, потом вновь впадала в ступор. Общаться с другими пациентами она не
желала, врачей ненавидела, при виде медсестер начинала судорожно плакать.
Единственный человек, которого Катя встречала с радостью, была ее сестра Ира.
Та приходила в понедельник, среду и пятницу. Завидя Ирину, Катя вытягивала
вперед руки и монотонно кричала:
— Дай, дай…
Ирочка обнимала несчастную сестру и доставала из сумочки
шоколадные конфеты. И вот что странно, во время ее визитов Катя казалась почти
нормальной, весело смеялась, живо реагировала на окружающих. Такое состояние
сохранялось и пару часов после ухода Ирины, потом Катя вновь делалась апатичной
и все начиналось заново.
Как-то Альбина Федоровна решила отправить Катю в бассейн.
Многие больные с удовольствием резвились в воде, играли в мяч. Собственно
говоря, это был большой лягушатник. Катюшу подвели к бортику, и тут у нее
началась дикая истерика.
— Вода, — визжала она, — нет, вода! Смерть!
Вода!
Естественно, Катю немедленно вернули в палату. Альбина
Федоровна попыталась дозвониться до ее отца, чтобы узнать, не было ли у девочки
какой-нибудь стрессовой ситуации, связанной с рекой или морем.
Семен Юрьевич выслушал врача и, буркнув: «Нет», —
мгновенно отсоединился.
После обеда пришла Ирина, она очень расстроилась, узнав о
происшедшем. Альбина Федоровна ради порядка спросила:
— Не знаете, может, Катю когда-то напугало что-то,
связанное с водой?
Ира замялась.
— Ну, в общем, из-за этого вся беда!
— А в чем дело? — насторожилась врач.
И тут Ирина выдала совершенно невероятную историю. Мать
Кати, Наташа, покончила с собой. Летним, ясным днем она поругалась с мужем. Что
у них случилось, Ира не знала, но, видно, что-то серьезное, потому как Наташа
вылетела из дачи и побежала за ворота. За ней понеслась Катя. Ира осталась в
доме, она считала, что отец и мачеха сами разберутся между собой.
Забеспокоилась Ира через час, когда ни Катя, ни Наташа не вернулись. Семен
Юрьевич сидел, запершись в своем кабинете. Ира поскреблась в дверь к отцу.
