Я молчал, мне не разрешено высказывать свое мнение при
посторонних, да и сам не стану этого делать, однако и я понимал, что здесь
что-то не так. Я очень хорошо помню, как привез Кирилла в особняк к Андрею
Павловичу, как тот, сразу показавшийся мне родственной душой, напоил Кирилла
водой со снотворным, а потом рассказал мне историю о первом муже своей жены,
несчастном шизофренике, работающем мойщиком машин. Затем в комнате появилась
сама Аня, подтвердившая его слова. Она была немногословна, в основном молчала,
кивая головой. Аня произвела на меня впечатление абсолютно нормальной особы. Но
она не была блондинкой с голубыми глазами!
— Когда ты отправил ко мне Кирилла? — ожила Нора.
— Ну… в середине января… стойте! День рождения у Женьки
девятого, вот в тот день мы и поговорили!
— А к нам он пришел почти через месяц, — протянула
Нора, — очень странно, очень!
Глава 21
На следующий день Нора наметила для меня график работы.
Сначала мне предписывалось поехать в институт УПИ и поговорить с инспекторшей
заочного отделения Региной Львовной.
— Потом вернешься, — велела Нора, — и
двинешься дальше. Давай, действуй.
Я кашлянул.
— Чего ты хочешь? Говори, — мигом отреагировала
хозяйка.
— Николетта сегодня уезжает в Карловы Вары, вечером.
Извините, пожалуйста, но я должен проводить ее. Но, конечно, если вы запретите…
— Ваня, — оборвала меня Нора, — я пока не
готова рыдать на твоих похоронах, и потом, хорошего секретаря найти очень
трудно. Знаешь, как я мучилась, пока не набрела на тебя. Естественно, ты
посадишь Николетту в поезд и будешь долго махать ей платочком. Одного я не
пойму, почему Павел не придушил в свое время женушку, а? Ладно, а теперь рысью
к Регине Львовне.
Я помчался в УПИ и узнал, что вход на заочное отделение
расположен с торца института. Там находились и другие служебные помещения, на
дверях висели таблички «Бухгалтерия», «Кадры». Наконец я нашел то, что нужно,
осторожно постучал и, услыхав бодрое: «Да, да», потянул за ручку.
Перед глазами открылось помещение, больше всего похожее на
жилой отсек подводной лодки, причем не современной, атомной, а той, на которой
плавал капитан Маринеску, легендарный офицер времен Второй мировой войны. Было
непонятно, каким образом столь тучная дама, как Регина Львовна, ухитрилась
втиснуться в столь узкую каморку.
Инспекторша пошарила толстой, украшенной перстнями рукой по
столу, нащупала очки в коричневой старомодной оправе, водрузила их себе на нос
и, тяжело вздохнув, спросила:
— Вы ко мне?
— Если позволите, то да.
Я осторожно сел на колченогий стул и улыбнулся. Обычно
женщины, справившие шестидесятилетие, при виде меня становятся весьма
разговорчивыми. Я произвожу на них самое положительное впечатление, но Регина
Львовна осталась напряженно мрачной.
— Что у вас за вопрос, излагайте скорей, —
забубнила она, перекладывая на столешнице бумаги.
— Мне посоветовал обратиться к вам Семен Юрьевич
Коротков.
В глазах Регины Львовны блеснул огонек.
— Мальчик или девочка? — поинтересовалась она,
мигом став любезной.
Я не очень понял, о чем речь, но быстро ответил:
— Мальчик.
— Это осложняет ситуацию, — озабоченно покачала
головой с толстыми большими ушами инспекторша.
— Почему? — Я решил поддержать разговор в надежде
на то, что рано или поздно разберусь в ситуации.
— Военная кафедра не охватывает заочное отделение,
отсрочки от армии ваш сын не получит.
Мне сразу стало ясно, в чем тут дело. Регина Львовна приняла
меня за отца, который решил пристроить свое чадушко в УПИ. Ладно, попробую
плыть в предлагаемом направлении и посмотрю, куда меня вынесет волна, Нора ведь
велела мне разведать ситуацию очень осторожно.
— У мальчика белый билет, — решил я успокоить
Регину Львовну.
Но та, услыхав это, только еще больше насторожилась.
— Что? Все так плохо?
— Ну… не совсем… можно сказать, даже хорошо, хотя и
немного плохо, — вывернулся я.
— Это значительно дороже, — сообщила она, — в
три раза.
Я прикинулся испуганным:
— Да?!
— Семен Юрьевич называл вам цену?
— Примерную, не до копейки.
Регина Львовна выдвинула ящик стола, вытащила листок бумаги
и протянула:
— Значит, так, разберем сначала первый курс. Зимняя
сессия три экзамена, четыре зачета. Летняя — пять экзаменов. Потом курсовая
работа и пара-тройка докладов. Еще у нас в расписании двенадцать предметов, по
каждому следует сдать три контрольные, итого тридцать шесть работ. Если ребенок
может сам явиться сюда, тогда сумма одна, но ваш сын… хм… вы говорите, ситуация
как у Семена Юрьевича?
— Да, — подтвердил я, — точь-в-точь такая,
прямо один в один. Только у него тут девочка учится, Катя, а у меня мальчик… э…
Павлик!
— Значит, ни о какой самостоятельной сдаче сессии и
речи быть не может, — поморщилась Регина Львовна. — Это будет стоить
вам три тысячи долларов в год.
Я решил изобразить жадного отца и зацокал языком:
— Однако! Нельзя ли чуть подешевле, а?
На лице толстушки появилось плохо скрытое недовольство.
— Я ведь только что рассказала вам о количестве
предметов. Ну давайте считать еще раз. Двенадцать экзаменов и зачетов,
следовательно, тысяча двести уйдет на оплату сессии. Затем тридцать шесть
контрольных, ну это дешевле, их у нас Лена Рымская проверяет,
студентка-отличница, ей за все про все триста долларов. Потом курсовая — еще
четыреста, и доклады, ну… предположим, пятьсот за все. С докладами хуже всего,
их на научном обществе проверяют, там председателем Константин Петрович, к нему
на козе не подъедешь. Итого, сколько вышло? Две четыреста! А еще нужно зам
декана по учебной части триста отстегнуть! Он ничего не делает, а денежки очень
любит, всем бы так устроиться! Ну и сколько лично мне останется? Подсчитали? Да
я тут из чистого альтруизма сижу! Готовьте шесть тысяч, и ваш Павлик спокойно
переплывет с первого курса на второй. А там, глядишь, ему понравится, и сам
учиться начнет!
— Как шесть? — подскочил я. — Только что о
трех речь шла!
Регина Львовна отложила в сторону листок.
