I
Стоял холодный и пасмурный сентябрьский день
191... года. Хотя было еще только пять с половиной часов пополудни, но уже
сумерки спустились над громадной столицей России. Мелкий и частый дождь бил в
лицо прохожих, обильно смачивая мостовую и панели. Густой и влажный туман
поднимался над Невой, катившей свои серые и пенистые волны, заключенные в
гранитные набережные.
Во втором этаже большого и прекрасного дома на
Английской набережной сидели в гостиной три дамы и маленькая шестилетняя
девочка.
Одной из этих дам было уже семьдесят лет, но
она была еще так бодра и крепка, что ей нельзя было дать более пятидесяти. Эта
худощавая женщина, одетая в черное платье, вышивала в пяльцах ковер,
предназначаемый для церкви. В этой работе ей помогала ее дочь, женщина лет
пятидесяти, худая и суровая, как и ее мать. На бледном и желтом лице ее с
резкими чертами, с орлиным носом и с тонкими губами лежало злое и упрямое
выражение.
Первую звали Марией Николаевной Антоновской.
Она была вдова одного из высших сановников железнодорожной администрации. Дочь
ее Клеопатра Андреевна тоже была вдова генерала Герувиль.
Бледный полусвет, царивший в гостиной,
принудил обеих дам бросить вышивание, а третью, читавшую у окна роман Золя,
закрыть книгу. Одна только девочка продолжала шумно играть с большой прелестной
куклой, которую она то катала в маленькой тележке, то расчесывала ей голову,
беспощадно вырывая волосы.
Меня начинает беспокоить молчание Жана: вот
уже три недели, как он не пишет мне ни слова. Не заболел ли он? — сказала
Клеопатра Андреевна, прерывая молчание.
Болен? Полно вам, тетя, беспокоиться из-за
пустяков! Более всего, что он делает разные глупости и поглощен какой-нибудь
любовной интригой. Вы сами хорошо знаете, как он легко воспламеняется и как он
ленив на письма, — говорила молодая женщина, читавшая у окна.
Это была довольно красивая двадцатипятилетняя
особа, очень нарядная, кокетливая и очень жеманная.
Право, Юлия, меня очень удивляет, что ты так
несправедлива к своему кузену. Жан не виноват в том, что он так красив, что
женщины льнут к нему, как мухи к меду. Он слишком умен, чтобы думать о
пустяках, когда дело идет о такой важной вещи, как брак с Никифоровой, имеющей
более миллиона приданого, — заметила бабушка со смешанным выражением гордости и
недовольства.
Тем более, что Жан, слава Богу, пресыщен
всевозможными любовными интригами. В конце концов, я думаю, он не хочет писать,
пока дело не будет окончательно решено. Может быть он сразу объявит нам о своем
обручении, — прибавила Клеопатра Андреевна. — И если дело это устроится, в чем
я, впрочем, не сомневаюсь, я воображаю, как мой бедный мальчик будет счастлив,
избавиться, наконец, от зависимости своего брата. Опека Ричарда — вещь очень
тяжелая: со своей буржуазной и мелочной бережливостью Ричард положительно может
довести до отчаяния человека с утонченными чувствами.
Это правда! Иногда он бывает возмутительно
груб. Третьего дня у меня с ним была сцена, о которой я и сейчас не могу
хладнокровно вспомнить! — вскричала Юлия с пылающими щеками, бросив на стол
книгу.
Какими же любезностями он угостил тебя, если
ты так волнуешься при одном воспоминании о них? — спросила Мария Николаевна.
У меня была Иванова со своей" маленькой
Лизой, когда пришел Ричард и принес обещанную книгу. Чтобы объяснить
дальнейшее, я должна прибавить, что на Ивановой, только что возвратившейся
из-за границы, был великолепный костюм, а на Лизе парижская шляпа — верх
совершенства. Вы сами знаете, как Анастаси развита не по летам и как она с
первого же взгляда понимает все дорогое и изящное. Представьте себе, что она
отлично оценила шик и оригинальность шляпы Лизы и, как только Иванова уехала,
девочка стала умолять меня купить ей такую же. Сначала я отказала, так как у
нее есть уже две шляпы. Тогда своевольная девочка стала плакать, топать ногой и
требовать шляпу, объявив, что изорвет в клочки обе другие. Видя возбуждение
ребенка и боясь, как бы сильное раздражение не повредило ее нежному организму,
я наконец обещала ей заказать такую же шляпу, как у Лизы. Ричард молча слушал
наш разговор, а потом неожиданно сказал: «С вашей стороны, Юлия Павловна, очень
опасно потакать таким расточительным вкусам дочери. Кто знает, что готовит ей
будущее? Может быть ей предстоит скромная жизнь, многочисленные лишения и
необходимость трудиться, так как у нее нет никакого состояния. Вы должны были
бы с детства готовить ее к таким случайностям». Вы понимаете, бабушка, и вы,
тетя, как я была возмущена таким любезным гороскопом...
Ты должна была бы ответить ему, что она
получит в наследство мои бриллианты и что с такой наружностью не доходят до
лишений нищенской жизни. У нее, конечно, не будет недостатка в претендентах.
Я именно это и высказала ему. Но эта глупая
девочка, голова которой еще полна балетом «Сендрилиона», догадалась перебить
меня, объявив, что она хочет быть балетной танцовщицей, чтобы получать букеты и
аплодисменты публики. Ричард не упустил такого удобного случая уколоть мое самолюбие.
Он громко расхохотался! «Вот это будет вероятней, чем сделаться великосветской
дамой. Во всяком случае, карьера танцовщицы вполне подходит к характеру и
вкусам девочки, из которой вы готовы сделать настоящего демона тщеславия и
кокетства».
Какая грубость! И все это из-за того, что
ребенку захотелось иметь шляпу, за которую, кстати, не ему придется платить, —
с презрением вскричала генеральша Герувиль.
В эту минуту вошел лакей и подал ей на
маленьком подносе телеграмму.
Клеопатра Андреевна обменялась
многозначительным и самодовольным взглядом с матерью и племянницей и поспешно
вскрыла депешу. Но едва она пробежала ее глазами, как бессильно откинулась на
спинку кресла. С ней сделался такой сильный припадок удушья, что она не могла
даже вскрикнуть. Лицо ее покрылось красными пятнами, и она так сильно замахала
обеими руками, как будто отбивалась от целой дюжины нападающих.
Господи Иисусе! Какое ужасное известие так
страшно взволновало ее! Что такое случилось? — вскричали почти одновременно обе
дамы, бросаясь к Клеопатре Андреевне, которая, казалось, умирала.
Наконец, после многих бесплодных усилий
генеральша вскричала хриплым голосом:
Жан!.. Жан!..
Жан умер! — вскричала бабушка.
Убит на дуэли! — прибавила Юлия, падая в
кресло.
В эту минуту Клеопатра Андреевна вскочила
подобно фурии и, потрясая кулаками, вскричала пронзительным голосом:
О! Если бы только умер!.. Он женился, слышите
вы, женился на ничтожной девушке, на нищей... О, нет! Этого я не переживу! О, я
не могу перенести этого!..
Вскочив с кресла, она стала бегать по
гостиной, рвать на себе воротник и кружевную косынку. Наконец, она бросилась на
пол и стала биться головой о стену, испуская пронзительные крики, перемешанные
с истерическими рыданиями, и с силой отталкивая мать и племянницу, которые
сначала бегали за ней по всей комнате, а теперь старались удержать ее от
покушения на самоубийство, внушенное Клеопатре Андреевне ее безмерным горем.
