Утро сегодня складывалось удачно, я миновал центр, не попав
в пробки, лишь из-за одного этого обстоятельства можно было впасть в эйфорию. А
еще на небе светило яркое солнышко, было непривычно тепло для апреля, и на
улицы в невероятном количестве высыпали хорошенькие девочки в мини-юбочках.
Конечно, я не Милославский и не горю желанием засунуть к себе под одеяло все,
что движется, но, согласитесь, намного приятней смотреть на юные стройные тела
и красивые ноги, чем натыкаться взглядом на кули, замотанные в мех и пуховики.
Зимой трудно разобрать возраст случайно встреченной на улице женщины, то ли это
девочка, то ли бабушка. Весной же я ощущаю себя в цветнике, и от этого на душе
делается хорошо. Пусть я и стареющий кактус, но даже этому растению приятно в
розарии.
В самом радужном настроении я остановился около дома и снова
позвонил Галине по телефону. Занято! Ладно, придется ей смириться с моим
внезапным появлением, сама виновата, сколько можно трепаться? Никаких угрызений
совести я не испытал. Масляникова давно уже не спит.
Лифт вознес меня вверх, я глянул на дверь и ощутил легкий
укол под ребрами. Между косяком и створкой была приклеена белая бумага с
печатью, точь-в-точь как та, что украшала дверь в квартиру Леры. Я подошел и
осторожно потрогал полоску, потом снова вытащил телефон. Занято!
В полной растерянности я нажал на звонок. Резкий звук
покатился по квартире. Сигнал, предупреждающий о гостях, был у Галины громким,
он не походил на птичью трель, орал сиреной. Хозяйка не спешила на зов. Однако
странно, телефон занят, следовательно, Масляникова в квартире, но зачем дверь
опечатали снаружи? Чья-то неуместная шутка?
– Нет ее, – сказал тихий голосок.
Я повернул голову влево. Из соседней квартиры выглядывала
женщина лет шестидесяти. Она вытерла мокрые руки о цветастый фартук и
повторила:
– Нету Галины.
– Но у нее телефон занят, – растерянно ответил я.
Соседка кивнула:
– У меня тоже, на пятом этаже новый жилец поселился, ремонт
затеял, что-то его рабочие не так сделали, теперь во всем доме связь не
работает. Обещали к завтрашнему дню исправить.
– Вы не знаете, где Галина?
– Нету ее.
– Вас не затруднит передать Масляниковой ключи, скажите,
Иван Павлович принес и очень извинялся.
Женщина покачала головой:
– Нет.
– Вас обременит столь пустяковая просьба? Простите,
наверное, вы в ссоре с Галиной?
– Мы дружно жили. Ее нет.
– Я уже понял, но ведь она вернется, тогда и отдадите.
– Ее нет, – тупо повторяла женщина, потом вдруг
представилась: – Меня Татьяна Ивановна зовут.
– Очень приятно.
– Гали нет. Убили ее.
Я выронил ключи.
– Когда? Кто? Почему?
Татьяна Ивановна вышла из квартиры и прислонилась к перилам
лестницы.
– Вчера ее нашли. А уж кто! Неизвестно! Меня в понятые
взяли. В квартире вроде порядок, только коробка с драгоценностями исчезла. Вор
был, он ее, наверное, и того, током.
– Чем?
Татьяна Ивановна поднесла руки к шее.
– Я там долго просидела, пока менты всякие бумажки
оформляли. У Гали на шее след остался, две красные точки, ну будто змея
укусила. Так милиционеры между собой говорили, и один, в резиновых перчатках,
он тело осматривал, сказал, что ее убили электричеством. Ну вроде есть такая
штука, если в человека ткнуть, из нее разряд вылетает, и все.
Шокер! Я видел такой у Леси Кравцовой, ей это средство
самообороны подарил отец, чтобы дочь имела возможность справиться с грабителем
или насильником. Только Леся уверяла, что шокером нельзя убить человека, вот
лишить сознания – это запросто.
– Ясно было, что Галя плохо кончит, – заявила Татьяна
Ивановна.
– Почему? – машинально спросил я.
– Вечно во дворе сидела, с мужиками курила и рассказывала,
какая она знаменитая и богатая. Драгоценностями хвасталась: дескать, ей
режиссеры наперебой бриллианты, изумруды и рубины дарят, чтобы она согласилась
в их кино сниматься. Больная женщина, просто жаль ее было! Но наши соседи ей
верили, тут люди недалекие живут, дом когда-то машиностроительный завод возвел,
здесь по-прежнему много старых жильцов. Ну откуда им нюансы про караты знать?
Я слушал Татьяну Ивановну, пытаясь собрать воедино
расползавшиеся мысли.
Галина частенько забегала к соседке и вечно что-нибудь
просила: то батон хлеба, то пачку масла, то пару яиц, иногда брала деньги в
долг. Продукты она не возвращала, с рублями была более аккуратна, но все равно
задерживалась с отдачей. Сколько раз Татьяна Ивановна решала никогда более
ничего не одалживать Гале, но всякий раз нарушала данное самой себе слово. Ну
как сказать «нет» человеку, который, умоляюще заглядывая вам в глаза, бормочет:
«Сто рублей, до вечера!»
Но один раз терпение у Татьяны Ивановны все же лопнуло, и
она сурово ответила:
– Странно выходит! Говоришь про фильмы, а я тебя ни в одном
не видела! Между прочим, я все сериалы смотрю! И денег у тебя никогда нет.
Врешь много. Ступай прочь!
Галя не стала спорить, убежала, но через пару минут вернулась
с коробкой. Сняв крышку, она стала совать Татьяне Ивановне побрякушки под нос.
– Вот, смотрите! Это раритетные драгоценности. Глядите,
какой изумруд! Его Никита Михалков подарил, хотел меня в «Сибирском цирюльнике»
в главной роли снимать, но я отказалась, потому что уезжала в Голливуд, к
Спилбергу.
Татьяне Ивановне до слез стало жаль Галину. Дело в том, что
пожилая дама всю жизнь проработала в ломбарде оценщицей. Работы своей она
немного стеснялась и никогда о ней во дворе не распространялась, на вопросы о
службе отвечала коротко: «В магазине служу, комиссионном». Что, в общем-то,
почти соответствовало действительности. Поэтому сейчас Татьяне Ивановне хватило
беглого взгляда, чтобы понять: «изумруды», «бриллианты» и «рубины» просто
стекляшки. Галина сумасшедшая. Может, она и окончила актерский факультет,
только что из того? Никита Михалков и Спилберг! В наличии фантазии Масляниковой
не откажешь.
Тщательно скрывая жалость, пенсионерка дала Галине очередные
сто рублей. Но долг назад не получила. Соседку убили.
