Я опустился на жесткий стул. Потекла беседа. Сначала я
изложил известные мне факты, причем сообщил абсолютную правду, в рассказе не
было и капли лжи. Просто я сказал не всю, а только часть истины. Вкратце
история звучала так. В общество «Милосердие», ответственным секретарем коего я
имею честь быть, обратилась девушка по имени Надежда. Она просила оказать ей
материальную помощь в связи с похоронами старшей сестры, заменившей Наде мать.
Я побывал у нее дома, увидел, что просительница живет в крайне стесненных
обстоятельствах, и как человек, имеющий право принимать решения, взял деньги из
банка. Собственно говоря, это все. Ассигнации находятся при мне, но передать их
я не смог, потому что Нади не оказалось дома, решил связаться с ней после
ужина, стал заниматься своими делами, заехал в магазин, где торговали
телевизорами…
Елена Ивановна спокойно выслушала меня, потом очаровательно
улыбнулась.
– Спасибо за то, что решили потратить свое время. Увы,
придется попросить вас задержаться еще на полчаса, надо соблюсти некоторые
формальности. Подождите минут пять в коридоре, а я схожу за парой бумажек. В
качестве средства от скуки могу дать журнал, правда, вам он может показаться,
может, не совсем в тему, это женский глянец.
– Полистаю, – усмехнулся я, – другого все равно
нет.
Устроив меня на ободранном диване в небольшом холле,
Соколова ушла, я начал листать страницы. Издание было рассчитано не на юных
девушек, желающих как можно быстрее выскочить замуж, а на солидных семейных
дам, поэтому и статьи тут оказались соответствующие: «Свекровь: друг или враг»,
«Стоит ли рожать много детей», «Как украсить квартиру, не потратив всех денег»,
«Если муж завел любовницу». Особый интерес вызвал у меня раздел: «Читаем,
слушаем, смотрим». Из книг журнал рекламировал историческую хронику «Кровавые
войны восемнадцатого столетия» и «Неизлечимые болезни младенцев». Читательницам
рекомендовали купить фильм «Печальный конец любви» неизвестного мне российского
режиссера и кассету с концертом группы «Рок в каске». Немного странный набор
для рядовой семейной женщины, хотя, с другой стороны, почему бы и нет?
Последние страницы издания изобиловали рецептами,
кроссвордами и анекдотами. От скуки я прочитал коротенькие истории и ни разу не
улыбнулся, совсем даже не смешно, некоторые пошлые, другие откровенно грубые.
Правда, ключевое слово, призванное вызвать смех у добропорядочных дам,
дочитавших журнал до конца, было стыдливо заменено на ряд точек, но ведь всем
понятно, что имел в виду составитель колонки.
Я отнюдь не ханжа, грубое слово не оскорбило нежную душу
Ивана Павловича, просто мне стало грустно. Увы, современным журналистам лень
напрягаться, вокруг так много по-настоящему смешных вещей, надо лишь открыть
глаза и навострить уши. Один из моих приятелей рассказал на днях дивную
историю. Его маленький сын упал и вывихнул ногу, пришлось везти пацаненка в
травмопункт. Естественно, там была очередь. Чтобы побыстрей избавиться от
пациентов, в кабинет к врачу страждущих запускали парами, привычно считая, что
детям нечего стесняться. Пока один раздевается, другой общается с хирургом,
затем его уводят либо на рентген, либо в процедурную. Когда разоблачившийся
человечек подходит к «гиппократу», в кабинет вталкивают следующего ребенка. В
общем, конвейер. В небольшой комнатенке, куда впихнули Илью с сыном, стоял
потный старичок с мальчиком лет семи. Пенсионер был весь красный, время от
времени тяжело вздыхал, нервно вытирал лицо огромным клетчатым платком и
вздрагивал. Внук же выглядел спокойным и по виду здоровым, во всяком случае,
никаких ран на нем не было видно. И вообще казалось, что это он привел
занедужившего дедулю к врачу, а не наоборот.
Сначала доктор задал вопрос старику:
– Что случилось?
Дедушка не сумел дать ответ, из его рта вырывались лишь
нечленораздельные звуки:
– Бр… др…. тык… дык…
Травматолог решил побеседовать с пострадавшей стороной.
– Голубчик, – обратился он к мальчонке, –
скажи скорей, что тебя беспокоит?
– Меня ничего, – бодро воскликнул румянощекий
внук, – а вот дедушка очень беспокоится. Я проглотил его часы.
Эта история может служить анекдотом, хотя в ней нет ни
одного неприличного слова…
– Уж извините, – проговорила Елена Ивановна,
быстрым шагом входя в холл, – что задержала вас.
– Ерунда, – галантно ответил я.
Мы вернулись в кабинет.
– Вот духота-то, – пробормотала Соколова и
включила вентилятор.
– Никакого толку от него нет, – улыбнулся
я, – лучше распахнуть окна.
– Они не открываются, – вздохнула дама, – вас
не затруднит оставить тут свою подпись? Еще здесь и здесь.
– Бедная девочка, – завздыхал я, – что же с
ней случилось?
Соколова грустно посмотрела на меня.
– Могу сказать лишь одно: она попала под трамвай.
– Ее убили? – подскочил я.
– Маловероятно. Зачем бы? Кому могла помешать девушка?
Жила с сестрой и с отцом в коммуналке…
Я отбросил ручку.
– Это ошибка! Надя и Римма сироты. Их мама умерла, отец
тоже, причем давно. Насколько я знаю, девочек воспитывал отчим, человек
богатый, но жадный и малоприятный. После кончины супруги он выставил падчериц
вон, в общую квартиру. Потом уж, не знаю каким образом, девушки переехали в Куркино,
они жили в очень стесненных обстоятельствах.
Елена Ивановна побарабанила пальцами по столу.
– Никак не могу прокомментировать вашу речь, имею пока
лишь общие данные. Надежда прописана в Москве постоянно, в Центральном округе,
в комнате, вместе со своим отцом Петром Георгиевичем Победоносцевым, кандидатом
наук, старшим научным сотрудником НИИ имени Бродкина и сестрой Риммой
Победоносцевой.
– У девочек есть отец? – изумился я.
– У каждого человека, даже зачатого в пробирке, имеются
родители, – отбила мяч Елена Ивановна, – ничего странного.
– Но девочки, похоже, жили одни!
– Всякое в жизни случается.
– Почему же сестры перебрались в Куркино?
Соколова поправила волосы.
– Квартиру приобрели.
– Деньги-то откуда?
Следователь пожала плечами.
– Отчего отца с собой не взяли? – не успокаивался
я.
– Ну уж это не ко мне вопрос.
– Не странно ли, – бубнил я, – Надя прописана
в центре, а обитает на окраине.
