– Почему? Мне клиентов хватает.
– Я надеялся на вашу помощь, – пробормотал я.
– Что надо? Говорите, Иван Павлович, – велел
Сергей, – если сам не сумею поспособствовать, так знакомых найду, я почти
со всей Москвой в дружбе.
– Я наслышан о ваших многочисленных связях, поэтому и
рискнул обратиться, – начал я заранее приготовленную речь. – Вот
решил заняться журналистикой, не зарывать же талант в землю, да и подработать
хочется.
– Правильно, – одобрил Сергей, – что
натопаешь, то и полопаешь!
– Есть такой журнал «Оптимист»…
– Никогда не слышал о нем.
– Ерунда, обычный глянец, рассчитанный на молодых
мужчин.
– Я подобные не читаю.
– Понятное дело, я тоже не беру их в руки, собираюсь не
изучать содержимое издания, а писать туда статьи.
– Чукча не читатель, чукча журналист, – засмеялся
Литвинов.
– Верно. Так вот, «Оптимист» регулярно помещает большие
очерки под рубрикой «Лучшие невесты России». У Кострова имеется дочь, Ника, мне
предложили…
– Понял, – перебил меня Литвинов, – не
занимай телефон, сейчас перезвоню.
Я положил мобильный на сиденье и закурил. Может, и правда
начать сотрудничать с каким-нибудь изданием? Сейчас журналистам неплохо платят.
Чувство языка у меня есть, профильное образование тоже, знакомых полно, я легко
смогу сделать карьеру репортера. И потом, никто не отменял такую вещь, как
генетика. Если ваш отец писатель, то сам бог велит вам попытаться заняться
литературным трудом.
Только, увы, в придачу к таланту должно даваться и
трудолюбие. Я бы даже поставил умение регулярно и упорно работать на первое место.
Очень многих щедро одаренных литераторов сгубила элементарная лень, не всякий
человек способен ежедневно усаживаться за стол, не имея за спиной начальника с
поднятым кнутом, кое-кто малодушно думает: «Ага, сегодня весело проведу время,
а уж завтра сумею заставить себя».
Но дни неумолимо бегут вперед, а великие произведения так и
не рождаются на свет, остаются в чернильницах. Вот мой отец, Павел Подушкин,
был из иной когорты, настоящий каторжник, прикованный к галере. Очень хорошо
помню, как ребенком, заглядывая к папе в кабинет, я видел его согнутую над
столом спину. В ушах моментально зазвучал глухой голос:
– Ванечка, зайди попозже, я занят. Вечером поговорим,
когда норму напишу.
Увы, я не принадлежу к самозабвенным трудоголикам,
полнокровную многостраничную книгу написать не способен, но, может, сумею
кропать статьи? Хотя если вдуматься, то зачем? Служба у Норы вполне меня
устраивает.
Мобильный загудел, я схватил трубку.
– Знаешь клуб «Улей»? – спросил Литвинов.
– Название слышал, но в нем не был, вроде он в самом
центре?
– Ты, Иван Павлович, соткан из одних
добродетелей, – хмыкнул адвокат, – тяжело, наверное, белому лебедю в
стае стервятников. Значит, так, «Улей» имеет VIP-зал, но тебе надо не через
парадную дверь и не через вход для особо любимых клиентов топать. Обойди дом с
торца, там со стороны переулка имеется крохотная створка без всяких
опознавательных знаков, сбоку найдешь звонок. Нажмешь кнопку и ответишь на
вопрос секьюрити: «Иван Павлович Подушкин, меня в голубом кабинете ждет Ника
Кострова».
Поторопись, встреча назначена через час, опаздывать нельзя.
Говорят, дочь Кострова без понтов, она, кстати, начинающая певица, поэтому и
согласилась на интерью, но ждать припозднившегося журналюгу она не станет. Бери
ноги в зубы и действуй.
– Огромное спасибо, – обрадовался я, – просто
гигантское мерси! Не ожидал, что дело так оперативно повернется.
– Давай, шевелись, – перебил меня Литвинов, –
хорош в благодарностях рассыпаться.
Адвокат подробно описал дорогу, я без всяких проблем отыскал
малоприметную дверь, поговорил с суровой охраной, продемонстрировал сначала
паспорт, потом содержимое барсетки. Шкафоподобная мрачная личность поводила по
моему телу металлоискателем и предупредила:
– Кино– и фотосъемка запрещены.
– У меня нет с собой ни камеры, ни цифрового
аппарата, – вступил я в диалог с человекоподобным существом.
– Съемка запрещена.
– Я не смогу ее произвести даже при огромном желании.
– Съемка запрещена.
– Так чем снимать?
– Съемка запрещена, – бесстрастно талдычила гора
мышц, преграждая вход.
Я уставился на юношу. Огромное, накачанное тело венчала
маленькая голова. Похоже, парень не собирается пускать меня внутрь. У него
заклинило программу? Мальчик завис? Его следует перезагрузить? Но как сие
сделать? Задрать его пиджак и поискать кнопку с надписью «Reset»?
– Съемка запрещена.
– Хорошо, – кивнул я, – понял.
Гора отодвинулась и сообщила:
– Вторая дверь налево.
Я улыбнулся парню:
– Спасибо, дружок.
Огромное недоумение появилось на лице цербера.
– Съемка запрещена, – вдруг выпалил он.
Ну просто беда с этими однопрограммными биороботами!
– Хорошо, я понял.
– Вторая дверь налево.
Не говоря больше ни слова, я пошел по коридору. Интересно,
он женат? Если да, то как он беседует с женой?
Отчего голубая гостиная получила подобное название –
неизвестно. Пол в ней покрывал ковер темно-бордового цвета, обои имели оттенок
сливочного масла, а мебель оказалась из дуба, тонированного под выдержанный
коньяк. Огромный диван тянулся вдоль одной из стен, чуть поодаль стояли
низенький журнальный столик и два огромных кресла. В одном, совершенно утонув в
нем, сидела хрупкая девушка, на вид лет шестнадцати, не больше. На ней были
самые простые, голубые джинсы, кроссовки, украшенные блестящими камушками, и
белая майка с изображением двух весело улыбающихся мышей.
– Вы Иван Павлович? – звонким голосом спросила
она.
Я кашлянул:
– Да, а вы Ника Кострова?
Девушка рассмеялась:
– Точно. На диктофон записывать беседу будете? Что
предпочитаете: чай, кофе? Обед? Сладкое? Тут хорошо готовят!
Я улыбнулся ей и приступил к исполнению роли журналиста.
Через час наивная девочка рассказала о себе почти все.
