– Нет, – вздохнул я, – ваш визит к Регине
Коловоротовой…
– К кому?
– Регине Андреевне Коловоротовой.
– Это кто?
– Владелица дома свиданий.
– Что?!
– Григорий, очень хорошо понимаю, что никакие серьезные
разговоры сейчас вы вести не можете, рядом стоит жена. Но, если не
согласитесь… – строго сказал я.
– Что за дурь! – взвыл Арапов. – Вы на
мобильник звоните! Вообще-то я еще в офисе парюсь!
Я растерялся:
– Но утром я набирал этот номер и нарвался на женщину,
которая сначала сообщила, будто вас нету, а затем, решив, что меня попросила
позвонить некая Лена, рассвирепела, аки лев!
Гриша крикнул:
– Во блин! Я в ванной небось брился, а Ритка мобилу
схватила, вечно она меня поймать хочет. Так в чем дело? Какая Регина? Что за
свидания? Ничего не знаю.
– Ну хоть о Бурмистрове слышали? – с легкой
ехидцей спросил я.
– Конечно, – не заметил издевки Григорий. –
Владилена Семеновича всякий знает.
– Бурмистров просил оказать мне содействие. Если вас не
затруднит, назовите адрес своей конторы, мигом прикачу и много времени не
отниму.
– Так, – рявкнул Гриша, – давайте номер
телефона и представьтесь.
Узнав мои паспортные данные, Арапов отсоединился, успев
буркнуть на прощанье:
– Трубу не занимай.
Держа мобильный в руке, я вновь принялся разглядывать толпу.
Завидую ли я сегодняшним молодым? Да, ужасно. У них намного больше
возможностей, чем у нас, они более свободны, раскованны, способны смело сказать
«нет» тем, кто пытается подмять их. Я же был взращен в жестких ограничениях,
моя юность состояла из одних частиц «не». Неприлично курить на улице, нельзя не
работать, невозможно поехать за границу отдыхать, не достать любимых книг,
хорошей одежды и качественных продуктов, неприлично быть богатым. Люди,
перешагнувшие пенсионный рубеж и вспоминающие с глубокой тоской приснопамятные
времена, старики и старухи, размахивающие флагами и транспарантами с надписями
«Хотим в СССР», не понимают двух простых вещей. Они наивно полагают, что вместе
с советским строем к ним вернется здоровье, вырастут потерянные зубы,
закудрявятся волосы, нальются силой мышцы. Но этого не случится, никакой
коммунистический лидер не сумеет реставрировать молодость. И второе. Заставив
всю страну жить на грани нищеты, дав людям грошовые оклады, отняв у них
возможность ездить в другие страны, чтобы те не сравнивали свои условия жизни с
чужими, усиленно вдалбливая в головы несчастных «совков» постулат: «Бедность
лучше богатства, все, кто имеет деньги, – воры и негодяи», сами правители
вели совсем иной образ жизни. Я большой любитель мемуарной литературы и с
интересом читаю воспоминания жен ближайших соратников Ленина и Сталина. Дамская
проза более откровенна, чем мужская. Если политические деятели описывают в
своих дневниках встречи, переговоры, протокольные мероприятия, то их супруги
дают иную картину жизни. Захлебываясь от восторга, они пишут о Париже, Берлине,
Лондоне, о роскошных магазинах, покупках, о том, как их баловали мужья, даря
шубы и драгоценности. В СССР десятки, сотни тысяч крестьян попали в лагеря за
крынку молока, унесенную домой с колхозной фермы для голодного ребенка, или за
десяток колосков, подобранных на общественном поле. А дочка высокопоставленного
папочки строчила в дневнике: «28 сентября 1939 года. Мы с мамочкой в Париже.
Это роскошный город, жаль, что нельзя тут остаться навсегда. Большие бульвары
волшебны, я съела вчера килограмм засахаренных каштанов и сегодня отказалась от
завтрака, смогла лишь выпить кофе с булочками. Сейчас поедем в магазин, он
закрыт для простых посетителей, в Париже умеют принимать интеллигентных людей,
вот у нас пока такого нет, мы вынуждены брать платья в распределителе, а там
никакого выбора, ужас! Я так и сказала маме: «Хоть убей меня, а не надену ни
одну вещь, привезенную из Москвы, я в них отвратительно выгляжу. Просто стыд».
[2]
Что же касается лозунга: «Богатство – порочно», то я очень
хорошо знаю, отчего коммунисты усиленно внедряли его в массы. Социалистические
лидеры хорошо понимали: народ следует стричь под одну гребенку, иначе еще, не
дай бог, думать начнут.
Когда человек беспрестанно размышляет о том, как бы
прокормить семью, он не способен ни к какой другой умственной деятельности.
Тот, кто сумел своим трудом, подчеркиваю, трудом, а не воровством, скопить
капитал, достоин уважения, он…
Сотовый завибрировал. Я поднес его к уху. Эк тебя занесло,
Иван Павлович, думай не о мировых проблемах, а о том, как побыстрей найти
убийцу Риммы Победоносцевой.
– Сретенский бульвар, – сухо сказал
Григорий, – за полчаса доберетесь? Если нет, то завтра!
Я встал со скамейки.
– Нахожусь возле кинотеатра «Пушкинский», мне тут две
минуты ходу.
Кабинет у Григория был обставлен с купеческой помпезностью,
повсюду деревянные панели, позолота, кожа и мозаика из перламутра. Но самое
шокирующее впечатление производил письменный прибор: огромные куски мрамора,
украшенные бронзовыми фигурками античных богов и богинь. Скорей всего, сия
поделка стоила бешеных денег, но посетителю, впервые перешагнувшему порог
кабинета Арапова, могло показаться, что на столешнице устроено кладбище, этакий
старинный погост, нечто типа Новодевичьего или Ваганьковского мемориального
комплекса.
– Что за чушь! – забыв поздороваться, воскликнул
хозяин, поднимаясь из рабочего кресла. – Дурь полная! Бурмистров попросил
отдать вам мобильный! У меня его нет! Бредятина какая-то!
Не дожидаясь приглашения, я опустился в одно из помпезных
кресел, подлокотники которого были выполнены в виде бронзовых орлов с
распростертыми крыльями, и вежливо сказал:
– Григорий Юрьевич, разрешите представиться, Иван
Павлович Подушкин, частный детектив. У меня к вам есть пара вопросов.
– С какой стати вы приперлись сюда? – начал
краснеть Арапов. – Не желаю иметь дело с мусорами!
– Я представляю не государственную структуру, а
частную.
– Хрен редьки не слаще.
– Вы приходили к Регине Андреевне Коловоротовой?
– Первый раз про такую слышу, – взвился Григорий.
Я решил не обращать внимания на его хамство и спокойно
задудел в свою дуду.
– Вы пригласили к Коловоротовой Римму Победоносцеву,
проститутку.
Гриша крякнул.:
