— Я не считаю, что это хорошая мысль. Я не могу продолжать рассказывать басни о нашем скором браке. Это означало бы постыдным образом принуждать Сильви… И потом… я не уверен, что мне хочется, чтобы Сильви снова оказалась замешана в придворные интриги и попала в толпу фрейлин, где без Мари д'Отфор она будет несчастна.
— Мне тоже не слишком этого хочется, и я готов поклясться, что Сильви разделит наши чувства. Она ни за что не согласится снова стать фрейлиной. Но ради ее будущего я желал бы, чтобы она вновь обрела покровительство королевы.
— После всего, что с Сильви произошло?
— Да. Сейчас я вам расскажу, каким образом Сильви вернулась сюда и из какой западни, устроенной мадемуазель де Шемро, она, к счастью, вырвалась…
Закончив свой рассказ, Персеваль сказал:
— Я признаю, что совершил грех эгоизма, не отослав Сильви обратно в монастырь. Я был так счастлив, что она нашлась! Конечно, я мог бы вверить ее госпоже де Вандом, но боюсь, что это покровительство теперь не принесет ей пользы…
Жан де Фонсом, который слушал своего хозяина, расхаживая взад и вперед по кабинету, чтобы подавить свое негодование, резко остановился.
— Плохие новости, которые я привез, имеют отношение именно к этому злосчастному семейству, но я, зная чувства вашей крестницы, решил сообщить их вам конфиденциально.
И молодой герцог поведал о том, что он, прежде чем приехать к своему другу Рагенэлю, заезжал в Отель Вандом, чтобы предложить помощь герцогине и ее дочери. Он был у короля в ту минуту, когда отправили приказ об аресте Бофора, и поэтому счел долгом предложить свои услуги обеим женщинам, которые были ему очень дороги.
— Хотя королевские приказы нисколько им не угрожают, они решили на время удалиться в монастырь капуцинок, где их часто навещают монсеньер де Лизье, господин Венсан и новый коадъютер архиепископа Парижского аббат де Гонди. Они спокойны, безмятежны. Они мне сказали, что господин де Бофор бежал в Англию. Меркер, который в заговоре не замешан, по-прежнему находится в Шенонсо. Вот почему я покинул их со спокойной душой.
— Неужели вы до такой степени цените герцога Франсуа? — нерешительно спросил Рагенэль.
— Я знаю, что Сильви его любит, но признаюсь: если бы не это обстоятельство, я очень хотел бы стать его другом. У него душа нараспашку, он смелый, может быть, слегка сумасбродный, но беспредельно честный! То, что его обвиняют в сговоре с Испанией, безумие. Франсуа ошибся веком: во время крестовых походов он в одиночку покорил бы Святую землю. Надеюсь, ему не взбредет в голову вернуться во Францию при жизни Ришелье: за голову герцога де Бофора объявлена награда.
— Вы были правы, переговорив об этом сначала со мной. Сильви думает, что ее друг детства предается в замке Вандом счастливой любви с госпожой де Монбазон. Ей от этого горько, но, поверьте, это к лучшему! Если она узнает, что Бофор в изгнании и ему угрожает смертельная опасность, то это известие снова пробудит ее симпатию, но мне очень хотелось бы, чтобы Сильви навсегда только этой симпатией и ограничилась.
Ужин, последовавший за этим разговором, был очень приятным. Сильви порозовела от радости, узнав, что король пожелал, чтобы она снова появилась при дворе, но фрейлиной стать отказалась.
— Я очень боюсь, что у меня теперь стало много недоброжелательниц, и без Мари д'Отфор я при дворе буду чувствовать себя неуютно. Но объясните мне, друг мой: что вы такого сделали, чтобы вызвать у короля столь сильный интерес к моей скромной персоне?
— Вы стали жертвой страшной несправедливости и…
— Вам ни к чему оправдываться, — перебил его Персеваль, — я уже сказал Сильви, по какому праву вы требовали ее освобождения.
Теперь краской залился молодой человек:
— Я решил пустить в ход все средства, чтобы вырвать вам свободу, но я умоляю вас считать, что вы мне ничем не обязаны. Даже официальную помолвку можно расторгнуть. Гораздо проще было бы это сделать, если б о помолвке не было объявлено. Позднее объясним королю, что мы передумали. Самое важное, чтобы вы забыли о вашем кошмаре и смогли снова появиться рядом с королевой.
Рука Сильви опустилась на руку молодого человека.
— В чем вы пытаетесь меня убедить? Вы знаете, что я очень вас люблю и безмерно вам благодарна за то что вы внесли ясность в мое положение. Не будем предвосхищать будущее. Быть может, когда-нибудь я с радостью протяну вам руку, но сейчас еще не время, мне необходимо разобраться в себе, а вы… вы заслуживаете сердца, принадлежащего вам безраздельно!
— Занять скромное, даже совсем крошечное место в вашем сердце для меня дороже, чем завоевать безраздельно любое другое сердце. Даруйте мне только милость заботиться о вас!..
В конце лета «Газетт де Франс» не испытывала нужды в материалах, и ее редактор почти каждый вечер заходил к своему другу Рагенэлю обсудить с ним дневные новости. Казнь в Лионе Сен-Мара и Де Ту наделала в обществе много шума, почти затмив заключенный в Перпиньяне мир, по условиям которого к французской короне присоединялись Руссильон и часть Каталонии. Это было похоже на поднявшуюся у подножия эшафота на площади Терро бурю, отголоски которой были слышны далеко вокруг.
Сен-Мар и его друг де Ту, улыбаясь, взошли на эшафот: на Сен-Маре был коричневый, расшитый золотистыми кружевами камзол, зеленые шелковые чулки и ярко-красный плащ де Ту был одет в строгий камзол из черного бархата; они были так молоды и красивы, что толпа сильно заволновалась, а когда молодые люди обнялись, прежде чем каждый из них положил голову на плаху, многие заплакали.
— Говорят, что канцлер Сегье, спешно посланный в Лион на судебный процесс, сделал все, чтобы спасти юного де Ту, — рассказывал Ренодо. — В этом заговоре де Ту был агентом королевы, хотя его виновность доказать так и не смогли.
— Тогда почему его приговорили к смертной казни? — спросил Персеваль.
— Потому что он, даже поклявшись на Евангелии, отказался дать показания против герцога де Бофора, своего друга. Наоборот, де Ту всегда отрицал, что де Бофор принимал какое-либо участие в большом заговоре, и утверждал, что герцог, узнав обо всем, отказался примкнуть к заговорщикам. Тогда Ришелье потребовал, чтобы де Ту казнили вместе с господином Главным…
— Кардинал жаждет смерти Франсуа… простите, герцога де Бофора, — еле слышно проговорила Сильви.
— Увы, мадемуазель, это так. Счастье, что ему удалось бежать в Англию, иначе мы, без сомнения, оплакивали бы казнь французского принца крови, тогда как Месье, один из главных заговорщиков, отделался высылкой в собственные поместья. Голова Бофора, хотя он и невиновен, падет, если он посмеет вернуться.
Сильви полными слез глазами посмотрела на своего крестного, который смутился под ее взглядом, и спросила:
— Вы знали об этом?
— Да, но к чему было говорить вам, если он сумел укрыться в Англии? Вы и без того достаточно страдали из-за него.
