— Признаюсь, меня очень занимает вопрос, стал ли де Бофор любовником госпожи де Монбазон? Ведь ее имя уже довольно давно связывают с герцогом.
— В подобных делах всегда трудно утверждать что-либо наверняка, но, возможно, это правда. Мадемуазель де Бурбон-Конде, чьей руки просил герцог, вышла замуж за герцога де Лонгвиля, который был любовником госпожи де Монбазон. Такая перестановка вполне была бы в его вкусе. Естественно, повсюду все во всеуслышание говорят, будто герцог без ума от госпожи де Монбазон, но я думаю, не сам ли он поддерживает эти слухи, чтобы вызвать ревность нашей королевы…
Оставшись один, Рагенэль долго размышлял над последними словами друга. Он думал о том, что новая страсть всегда вытесняет старую, что, с одной стороны, хорошо, если Франсуа забудет о своей опасной любви к королеве, но, с другой стороны, вспоминая малышку Сильви, радовался, что она сейчас там, на затерянном в океане острове. Узнать о связи герцога с госпожой де Монбазон было бы для нее мучительно…
Шевалье де Рагенэль знал Бель-Иль — когда-то он приезжал туда вместе с герцогиней Вандомской и ее детьми. Он знал великолепие его пейзажей, и гавань Спасения с ее старым аббатством о чем-то ему напоминала. Короткая записка от Тансевиля, который проезжал через Париж, направляясь к своему господину, известила Рагенэля, что конюший устроил на острове Сильви, Жаннету и Корантена и считал, что все складывается к лучшему. Он надеялся, что Сильви, надежно защищенная и удаленная от придворных опасностей и интриг, в которые она невольно была вовлечена, обретет, быть может, прежнюю радость жизни. Надеяться на это и молиться за нее — вот все, что оставалось Персевалю, который изливал Господу свою скорбь от разлуки с Сильви, не имея возможности получить от нее весточку…
А весточка, которую мог бы получить шевалье де Рагенэль, доставила бы ему большую радость: Сильви чувствовала себя хорошо. И после несчастного случая, когда она едва не погибла вместе с аббатом де Гонди, девушка начала обретать вкус к жизни. Как сказал Сильви ее товарищ по несчастью, будет лучше, если она откажется от попыток убить себя, ибо Господь Бог, несомненно, не желает, чтобы она оставила бренную землю. Значит, надо смириться и продолжать жить.
Если бы она действительно бросилась вниз с обрыва, то неминуемо погибла бы. И только поросший кустарником спасительный каменистый выступ не дал им рухнуть в море. Рыбак, чье внимание привлекли крики аббата, поспешил за подмогой, и скоро они были спасены. Первыми прибежали Жаннета и Корантен… Сильви ничего не помнила, потому что, падая, она ударилась головой о камень и потеряла сознание. Очнулась Сильви в своей постели, страдая от болей, которые, к счастью, скоро прошли, избавив ее молодое тело от последних следов изнасилования. Жаннета, опустившись на колени, благодарила небо, а сама Сильви впервые за долгое время плакала от радости и особенно от облегчения.
Хранителями этой печальной тайны являлись только Жаннета и Корантен.
— Когда мы несли вас домой, я вдруг увидела, что у вас кровотечение, но устроила так, чтобы никто, кроме меня, этого не заметил, ведь я, слава Богу, поняла, что происходит, — объяснила Жаннета. — Ив доме с вами оставалась я одна. Но гораздо веселее было нести господина аббата к господину герцогу, от которого рыбаки надеялись получить вознаграждение: аббат кричал как оглашенный из-за колючек, которыми было утыкано все его тело. Вы тоже были исколоты, но намного меньше! О, мадемуазель Сильви, Господь сжалился над вами! Несправедливо, чтобы вы, чистая и невинная, расплатились такой страшной ценой за преступление другого. Теперь вы сможете обо всем забыть…
Однако нестерпимый стыд оставался в ее сердце. Тело ее очистилось, но радужные мечты Сильви потускнели. Любовь к Франсуа теперь окрашивало отчаяние: Сильви даже допускала, что однажды она сможет завоевать его сердце, но разве она осмелится предложить Франсуа «остатки» от какого-то Лафма?
Конечно, священник Лефло, посланный к госпоже де Гонди, чтобы сообщить ей об интересе, какой господин Венсан проявляет к мадемуазель де Вален, навестил Сильви и предложил решение — отдать Богу себя и свою душу. Он пустился в пространные рассуждения, которые сводились к тому, что единственно Бог достоин величайшей любви и что единственно его невестам ведомо безмятежное счастье. Сильви никак не удавалось представить, что ее запрут в монастыре: ведь там почти не придется наслаждаться красотами природы, а главное — вольным ветром свободы…
— Я живу в одном из старинных домов, — сказала она отцу Лефло, — и вокруг меня нет ничего, кроме неба, моря и песчаных пустошей. Здесь наши молитвы не встречают преград, и души наши в покое. У меня нет никакого желания быть монашкой, даже если этого хочет господин де Поль…
Лефло уехал, не сумев добиться большего. Зато герцогиня де Рец изредка стала удостаивать своим присутствием дом у моря. Вмешательство господина Венсана оказалось полезным хотя бы в том, что отныне знатная дама ни за что на свете не попыталась бы вредить той, кого считала любовницей герцога де Бофора. Вместо этого она, казалось, поставила себе целью склонить Сильви к монашеской жизни: герцогиня верила, что это лучший способ избегнуть всех горестей мира сего.
Сначала Сильви покорно выслушивала герцогиню, но скоро проповеди Екатерины ей надоели до смерти. Поэтому Сильви заключила соглашение с юным Гвендалом, мальчишкой с мельницы в Танги Дрю, чьи крылья медленно вращались на другом берегу гавани Спасения. Как только Гвендал замечал герцогский экипаж, он со всех ног мчался сообщить об этом, что позволяло Сильви искать убежище на пустоши или в маленькой пещере в скалах. И Жаннете приходилось со всей возможной почтительностью объяснять герцогине, что ее юная госпожа обожает уединяться на природе, чтобы предаваться мыслям о Господе, а может быть, и внимать его зову.
Самое невероятное состояло в том, что Жаннета почти не лгала. Природа острова завораживала Сильви. Особенно ее влекло море. Она могла подолгу, не отрываясь, наблюдать за игрой волн, то слабых и тихих, то гулких, пенистых и горделивых. Если эти волны не были бы помехой рыбакам, а среди них у Сильви уже появились друзья, она отдавала бы предпочтение штормовой погоде, ибо именно в ней воплощалось всесилие океана. Она знала, что когда-то Франсуа, как и теперь она, тоже любил смотреть на море, и счастье ступать по следам своего друга утешало Сильви, делая ее почти счастливой.
Она никогда не спускалась в деревню и, если было возможно, избегала визитов в резиденцию семейства де Гонди. Длинная узкая бухта, служившая продолжением порта, для Сильви оставалась границей, пересекать которую у нее не было желания. Свои христианские обязанности Сильви прилежно исполняла в маленькой церкви Розриер ближайшей от ее дома деревушки; приходский священник подружился с Корантеном, они вместе выходили в море на рыбную ловлю. Постепенно местные жители привыкли к этой неизменно одетой в черное девушке, которая, как они говорили, носит траур, хотя не уточняли по кому именно. Кроме того, Сильви обожала детей, к числу которых еще недавно и сама принадлежала, и вся окрестная ребятня сразу это почувствовала. Но офицеры из крепости, которые пытались добиться права быть принятыми в ее доме, были столь же учтиво, сколь и твердо отвергнуты. Все жившие в доме у моря знали хрупкость женской репутации.
