Сначала несчастные пытались держаться вместе, но на третий день блуждания по волнам Средиземного моря соратник Гуэдальфо, не вынеся страданий и голода, бросился в пучину. Спустя еще два дня изможденного ди Бенчи заметили и выловили генуэзские рыбаки. Все, что он мог — это молиться Деве Марии о спасении. Оказавшись на твердой земле, молодой дворянин решил не возвращаться на Сицилию и отправился паломником в Рим, где вскоре принял постриг в одном из монастырей.
В светском, привыкшем к параду развлечений и удовольствий Риме бескомпромиссный фра Гуэдальфо пришелся не ко двору, но когда речь зашла о вопросах соблюдения канонов веры, лучшей кандидатуры на должность папского легата во Францию было не сыскать.
Монсеньор Гуэдальфо Бенчи глядел на капитана гвардии Его Святейшества и не мог произнести ни слова. События прошедших лет вновь стояли у него перед глазами.
— Как вас зовут? — наконец с трудом произнес он, не спуская тяжелого взгляда с посланца.
— Анджело ди Гуеско, барон милостью властителя земель святого Петра.
— Анджело, — повторил настоятель собора Девы Марии и ему показалось, что барон ди Гуеско напрягся.
— Его Святейшество велел передать вашему преподобию предписание. — Майорано протянул святому отцу опечатанный свиток.
Тот сломал воск и пробежал глазами витиеватые строки:
— Его Святейшество повелевает мне отправиться ко двору христианнейшего короля Людовика VI.
— Мне это известно, ваше преподобие. Я должен вас сопровождать туда.
— Да, здесь это сказано. — Настоятель исподлобья глянул на посетителя. — Но, увы, мне сейчас нездоровится. Вряд ли я могу нынче же отправиться в путь.
— Мне велено передать вам, что дело не терпит отлагательств.
— Очень жаль, — вздохнул монсеньор Гуэдальфо, отворачиваясь от капитана папской гвардии. — Я сейчас же отпишу Его Святейшеству, принесу ему свои извинения. И уверен, он снизойдет к просьбе отложить выезд на несколько дней — до моего излечения.
— Как вам будет угодно, монсеньор, — вновь поклонился Анджело Майорано. — Я готов предоставить своих воинов, чтобы отвезти письмо.
— Не утруждайтесь, у меня есть надежные люди, — стараясь придать голосу безразличную величественность, ответил Гуэдальфо Бенчи. — Располагайтесь в городе. Я велю, чтобы вам и вашему отряду предоставили хорошие покои.
— Благодарю вас, монсеньор. — Дон Анджело, продолжая кланяться, поспешно вышел за дверь и вдруг, точно обессилев, прислонился к стене, цедя сквозь зубы: — Бенчи!
Лис отодвинул плечом слугу, преграждавшего ему путь в комнату, и изрек с мрачной непреклонностью:
— Да-а… Тут вам не здесь! Десять «Отче наш» и пятнадцать отжиманий. Пол — вот, молельня — там, на входе. Приступай.
Опешивший слуга не нашелся, что и сказать, но, строго говоря, и отвечать ему было некому. Он не мог оценить, лучше незваный гость татарина или хуже, поскольку и знать ничего не знал о татарах, да и таких наглецов ему прежде встречать не доводилось.
Входить в обеденную залу главы церковного суда без доклада — неописуемо! Но это уже происходило, и замерший у приоткрытой двери служитель только и мог, что выполнять предписанную Лисом епитимью, или же подглядывать в щель двери за странным визитером, вторгшимся без спроса к Его преосвященству. Он выбрал второе.
— Ну что, — между тем, подходя вплотную к столу, поинтересовался Лис. — Кусок в горло лезет?
Судья поперхнулся. Слуги, несущие новые перемены блюд, застыли в оцепенении.
— Вижу. Лезет, но плохо, — подытожил наблюдения Лис. — Это поправимо, скоро лезть не будет. Ты пока по свободе горло промочи, а я тебе зачитаю, шо тебя ожидает, пока ты не дождался.
— Кто ты такой?! — наконец, приходя в себя, взвился с места сановный гурман.
— Понимаю твое любопытство и отвечаю: это не важно. А важно другое — горло работает нормально, а потому я констатирую пригодность испытуемого к даче свидетельских показаний. Пока свидетельских. Заканчивайте чревоугодие, следователь ждет, пройдемте к нему. Или желаете, чтобы он собственноножно навестил вас в этой скромной, — Лис обвел взглядом увешанную тяжелыми бархатными портьерами залу и роскошный стол, — не побоюсь этого слова, келье?
— Да по какому праву?!
— Да по какому угодно — хошь по церковному, хошь по кодексу Юстиниана. Разница невелика — вышак тебе ломится, сердешный.
Он достал из рукава свиток с печатью Бернара Клервосского и потряс им перед носом судьи:
— Вот и нарисовалось дно бездне твоего падения! У тебя есть право дышать, есть право говорить. Все, что ты скажешь, непременно будет обращено против тебя. Хочешь, я с примерами объясню тебе, как в Риме добиваются открытия правды? Не пробовал еще таскать каштаны из геенны огненной?!
— Я не понимаю, о чем вы говорите!
— А вот этого не надо! Это лишнее. Под умалишенного косить не стоит. Тебя извещали депешей за номером триста двадцать два дробь семнадцать. Ты отлично знаешь, что обвиняешься в попустительстве тому, кого именуют Сыном погибели.
Глава церковного суда Уэльса от неожиданности открыл рот, собираясь что-то сказать, но не зная что.
— Мне кажется, или ты уже полон раскаяния под самую завязку? — с разных сторон оглядывая церковника, поинтересовался Лис. — Уже — да — полон? Это похвально. Помощь следствию будет учтена при вынесении приговора.
— Но погодите! — запротестовал судья. — Какой приговор?! Я никому не помогал!
— Чистосердечное признание тоже делает тебе честь, — согласился Сергей, — но давайте говорить начистоту. Буквально прямо в глаза, прямо ртом. Речь идет не об абстрактном «никому», а о конкретном Сыне погибели и о следствии, которому, как ты только что признался, помогать не желаешь… — Он набрал в легкие воздуха и взревел: — Потрудись объяснить: куда, каким образом из охраняемого здания суда исчез этот злодейский преступник?!
— Демоны! Демоны. Это все демоны, — залепетал не привыкший к такому обращению судья.
— Знаю, что не солнечные зайчики, — категорично отрезал Лис. — А ты здесь что, червей для рыбной ловли разводишь? Почему не обезвредил? Где запас святой воды? Где серебряные ведра и крестообразные багры? Где, наконец, освященный песок, я тебя спрашиваю? Вы что же, «Энциклику» не читали?
— Нет, — окончательно теряясь, пролепетал судья.
— Ну, это нормально? Папа, буквально Его Святейшество, в поте лица заботится о своей вселенской пастве, пишет энциклики, опять же буллы. А в Уэльсе их не читают! Ты еще скажи, что их не получал!
— Нет…
— Фух, ты меня утомил. Ладно, об этом поведаешь следователю, хотя, боюсь, это будут твои последние слова. Я искал тут, искал, чем могу смягчить твою участь, но, похоже, ты меня понимать не хочешь. Похоже, упорствуешь и коснеешь. И я, невзирая на всю свою врожденную любовь к ближнему, ничем не смогу тебе помочь. — Лис изучающе взглянул на судью, стараясь понять, достаточно ли ясно донес мысль до перепуганного святоши.
