Он развернулся и, не спросясь, пошел сквозь анфиладу комнат, мимо замерших в ужасе камер-юнкеров. А навстречу ему от крыльца несся крик: «Пожар! Пожар! Дровяной склад у храма горит!»
* * *
Сотник Холост с интересом обозревал содержимое небольшого фанерного чемоданчика, стоящего перед ним на столе.
— Маманя дорогая! Мечта детства! Набор «Юный налетчик»! Григорий Иванович, поймите меня правильно. Мне, конечно, безумно нравится ваш выбор, но ответьте мне, как человек, получивший хорошее сельскохозяйственное образование: зачем вам такое количество волын в одни руки? Маузер модели 1908 года — одна штука. Наганы офицерские российского производства — три штуки. Пистолет «штайер» — еще два экземпляра. Бомб системы Новицкого — шесть. Патронов немерено. Кроме того, — протокольным тоном продолжил он, — при досмотре чемодана обнаружены: пара белья, не путать с «парабеллумом», штаны фасона «летний вечер на Привозе», сорочка, условно белая, пиджак явно перешитый из чего-то, судя по ткани, недавно уворованного. Не густо. Офицерское удостоверение на имя подпоручика Смирнова. Так. Печать кустарно катали при помощи яйца. Шо ж вы так несерьезно!
Давешний подпоручик Смирнов недобро взирал на ехидного сотника, думая, что попадись он ему при других обстоятельствах… Но обстоятельства были именно таковы, с этим ничего не поделаешь.
Честно говоря, Григорий Иванович Котовский, легендарный налетчик из Бессарабии и не менее легендарный король побегов, не мог взять в толк, что же, в конце концов, происходит. У самого вокзала арестанта ожидал огромный мотор с императорским орлом на дверце. Садясь в машину, мнимый подпоручик решил было еще раз испробовать судьбу и кинуться в бега, но тут же получил такой удар по загривку, что мир в единый миг окрасился праздничными радужными цветами и тут же померк. Пришел в себя Котовский через несколько минут, когда его выволакивали из машины у ворот особняка, мало напоминающего здание государственного учреждения. Теперь же он сидел перед чернобородым ротмистром, и тот неспешно внушал ему назидательным тоном, как любящий отец бестолковому дитяти:
— Григорий Иванович! Вы не в полиции и не в жандармерии. Можно сказать, что вы у друзей. Как я уже имел честь вам сообщить, то обстоятельство, что вы нынче здесь — моих рук дело. Ну и, конечно же, моих соратников. Не верите?
— А с чего бы мне верить? — пробасил Котовский.
— И то правда, с чего бы? — усмехнулся ротмистр. — Действительно, разве что-нибудь подтверждает выставленная на вас засада? А вот хотите, к примеру, я скажу, что за книгу вы читали перед отъездом в столицу?
— Сделайте милость, скажите, — ухмыльнулся бессарабский разбойник.
— Вы читали «Записки о партизанской войне» светлой памяти Дениса Васильевича Давыдова. Вы читали ее и невольно сравнивали успешные действия этого лихого гусара и свои, с позволения сказать, набеги. А поведать ли, почему к вам в руки попала именно эта книга?
— Да уж чего там? Говорите.
— Потому что отсюда у вас два выхода. Выход первый: вы в скорейшем времени возглавляете отряд сорвиголов, который отправляется в тыл врага на стыке германской и австрийской армий. Ваша задача — захват документов, уничтожение офицеров и генералов, подрывы складов с боеприпасами и продовольствием, угон лошадей, подрыв мостов и железнодорожных путей. В общем, дело, как видите, вам знакомое. С той стороны фронта вы сами себе голова, с этой — отчитываетесь только передо мной.
Второй же вариант: памятуя о ваших прежних многочисленных побегах и злодеяниях, принимая во внимание нынешний факт использования офицерской формы…
— Да чего перечислять-то? — Котовский хлопнул ладонью по столу и широко улыбнулся. — Согласен я.
— Честно говоря, не сомневался и рад, что не ошибся. — Чарновский протянул руку бывшему налетчику. — Надеюсь, сработаемся. Полные инструкции получите чуть позднее. А сейчас отдыхайте. Чувствуйте себя как дома.
Точно радуясь «часу потехи», на стене дробно зазвонил телефон.
— Сотник, развлеките гостя, — кинул Чарновский, подходя к дребезжащему произведению компании «Белл», и поднял трубку. — У аппарата. Что? Это серьезно? Да. Когда? Понятно. Спасибо.
Трубка вернулась на рычаг, и ротмистр повернулся к гостям, глядя на них обеспокоенным взглядом.
— Что-то случилось? — поспешил уточнить самозваный подпоручик, втайне опасающийся, что любое неожиданное известие может лишить его дело столь удачного исхода.
— Ерунда какая-то, — сжимая пальцы, промолвил Чарновский. — Звонил брат Виргилий. Распутин устроил в царских хоромах парад идиотизма с гиканьем и иллюминацией.
— Шо сгорело? — напрягаясь, поинтересовался Холост.
— Ты угадал, сгорел дровяной сарай у храма Феодора Стратилата. Но это ерунда. Хуже другое. Как говорится, есть две новости. Одна черт его знает какая, вторая — отвратительная.
— Давай уж с первой, — махнул рукой атаманец.
— Императрица завтра намерена отправиться в Соловецкий монастырь и провести там в молитвах, посте и покаянии кругом-бегом около двух месяцев.
— Ну че, хорошая новость. Без нее царь, может, на человека похож станет.
— Какой там станет? — Чарновский подошел к столу, открыл шкатулку красного дерева, инкрустированную мамонтовой костью, и достал оттуда кубинскую сигару. — Император завтра намерен отправиться в гости к дяде.
— К Николай Николаевичу, что ли? — уточнил Сотник. — К твоему папашке названому?
— К нему, будь он неладен! Пся крев! Еще столько всего сделать надо! Ему бы хоть недельку повременить. В общем, так. Григорий Иванович, располагайтесь! С этого часа бессарабский налетчик Котовский остается только в легендах, а на историческую сцену выходит штабс-капитан Котов. В отличие от той бумажки, которую вы постеснялись мне предъявить на вокзале, вы получите самые настоящие документы на это имя и звание. А теперь, простите, я спешу. — Чарновский взял под козырек и быстрым шагом направился к выходу. — Выезд завтра.
Едва успел он спуститься с лестницы, как вынужден был остановиться.
— Мишель! — раздалось с тем непередаваемым милым акцентом, с каким говорила лишь одна женщина в Петрограде, да, пожалуй, и во всей России. На площадке лестницы стояла Лаис, закутанная в теплую пуховую шаль и оттого трогательно похожая на продрогшего котенка. — Опять уезжаешь?
— Да, милая, я очень спешу! — Чарновский словно ненароком бросил взгляд на крупный диск наручных часов на широком кожаном ремне.
— Тебя почти целый день нет. Ты либо сидишь, зарывшись в какие-то бумаги, либо и вовсе убегаешь из дому. Я больше не интересую тебя?
— Господи, нашла время! — нахмурился ротмистр, понимая, что выяснения отношений не избежать. — Ну что ты, дорогая! Придет же в твою умную головку такая глупость?
— Ты раньше был нежен со мной, мы разговаривали. А теперь, когда ты привез меня сюда, я вижу тебя меньше, чем в прежние дни. Мне в этом огромном доме холодно, пусто и неуютно.
