Услышав такое заявление, я чуть было не задохнулся от возмущения. Но попробуй объясни провинциальному домовому, что полеты в ступе, рейды на избушке и хождение сквозь стены – еще не доказательство «семейной близости» с местными фэйри. Если можно счесть пожилую леди, разъезжающую в коттедже на птичьих лапах, фэйри…
– …вот он и приказал мне зазвать кого-нибудь из вас. Отказать я не посмел, а только все одно его перехитрил. Мне ж вас охранять велено было. Так я и подумал: ежели вы оба-два пойдете, так веритнику, может, вас и не одолеть. А на меня сил и подавно не останется. Так оно и вышло. Покуда вы лясы точили, я тишком-нишком в курятник пробрался да петуху, почитай, весь хвост повыдергал. То-то он заорал. – В голосе домового была слышна неподдельная гордость. – Я потом насилу утек. Хорошо еще, веритнику «чур» положен. Лишь до первых петухов в силе быть, а то б мне никак не извернуться. Склевала бы птица злая, она ж вон какая, а я какой.
– Ну спасибо, – усмехнулся Лис находчивости малыша. – Ай, молодец! Пособил.
– Так вы уж, как с Ягой Виевной увидитесь, не премините пересказать, что я наказ ее исполнил, головы своей не жалея.
– Передадим, передадим, – заверил Лис и повернулся ко мне. – Ну, что скажешь?
– Конечно, надо передать.
– Да это-то понятно, – перебил Сергей. – Я о шапке Мономаха. Ясное дело, колдуну в сортире она ни к чему. Ему и цепи с наковальней для украшения достаточно. Но и Штадену без нее голову не надует.
– Что ты предлагаешь? – спросил я.
– Как писали у нас в постановлениях: «удовлетворить просьбу товарищей с мест частично».
– То есть?
– Никаких «то есть». Спионерить шапку, и дело с концом.
Система «Мастерлинг» немедленно выдала различные версии перевода: пионер – первооткрыватель; пионер – солдат инженерных частей XVIII–XIX веков; пионер – участник детско-юношеской молодежной организации (аналог бойскаутов); «Пионер» – роман Фенимора Купера. Ни к одному из этих терминов глагол «спионерить» явно не подходил, о чем я и поспешил сообщить Лису.
– Что такое «спионерить»?
– Ну ты темный, шо тот дым, – покачал головой Сергей. – Спионерить – это то же самое, что скоммуниздить, только в меньших размерах, потому что пионеры – это еще неоперившиеся коммунисты.
От такого объяснения ясности у меня не прибавилось, и сжалившийся напарник отыскал наконец более понятный вариант.
– Короче, экспроприировать надо у Штадена нечестно награбленное им добро, являющееся к тому же бесценным национальным достоянием. Этим самым, как я уже сказал, частично удовлетворим просьбу колдуна, ну а шапка сама, как водится, найдет достойную голову.
– Это верно, – согласился я, – но как ты предлагаешь осуществить такую операцию? Вряд ли получится взять под стражу опричного сотника в лагере Вишневецкого. Он, конечно, Штадена не любит, но тем не менее арестовывать царского эмиссара и обыскивать его вещи вряд ли позволит.
– Капитан, тебе, часом, мозги не отморозило? – сокрушенно поинтересовался Сережа. – Какой обыск? Какой арест?! Тебе здесь шо, улица разбитых фонарей? Подойдем по-тихому. Опричникам, как ты понимаешь, с мирскими под одной крышей ночевать не положено. Поэтому стоят они на отшибе. Стражу я возьму на себя, а ты нанесешь своему корефану неофициальный, но очень дружеский визит. Место, где искать головной убор, нам клозетник сдал, так что на «раз-два-три» – прыгаем, хватаем, исчезаем.
– Так нельзя, – покачал головой я.
– Да чего ты боишься? – хмыкнул Лис. – Ясен пень, когда Штаден обнаружит, что у него корону тиснули, – на дерьмо изойдет. Но крик-то не подымет. Не пойдет же в самом деле стучать гетману, что у него памятный сувенир куда-то пропал. Погрызет локти и успокоится.
– Я не о том, – перебил я. – Как бы тебе это объяснить…
– У тебя опять гонор играет? Хоть облезь, но оближь!
[36]
Чужое брать некрасиво?
– И это тоже, – кивнул я. – Но, видишь ли, корона – это не просто головной убор, украшенный драгоценными камнями. Это вещь священная, ее нельзя красть. Вся эта суета с похищениями ее просто оскорбляет, унижает, что ли.
– Ага, это ты верно подметил. А дядя твой, выходит, ее сюда на выставку прихватил. Так сказать, в целях культурного просвещения масс.
– Нет, – покачал головой я. – Но с этого все проблемы и начались. Помнишь, что царь Иван говорил, если б не шапка Мономаха, он бы на побег Гернеля плюнул и забыл.
– Ты его больше слушай, он много чего говорил. Лучше скажи, что ты предлагаешь.
– Можно сообщить Вишневецкому, что венец здесь, у него под носом. Главное, проследить, чтобы Штаден не успел его кому-нибудь передать или спрятать. Обнаружение похищенной короны – достаточно веское основание, чтобы взять кромешника под стражу. Пусть до поры до времени венец остается у гетмана. А когда мы вернемся с Катариной, он сам преподнесет шапку Мономаха Рюрику. По-моему, это очень даже символично.
– Тоже ничего, – кивнул Сергей. – А если не преподнесет? Предлагаешь его за это отчитать и поставить в угол? Не горячись, капитан. Таких козырей Вишневецкому давать не стоит. У него и без того полная колода тузов. Да к тому же – ну, положим, арестует он Штадена, узнает об этом Грозный, начнет суетиться, тут-то шапочка и выплывет. И хана всему, как говорят в Орде.
– Пожалуй, ты прав, – вынужденно согласился я. – Тогда я вижу единственный вариант.
– Какой же?
– Нужно заставить Штадена бежать в Ливонию вместе с короной и по дороге создать такие условия, чтобы он был вынужден добровольно передать нам царский венец.
– Ни фига себе задачка! Как ты это планируешь провернуть?
– Пока не знаю, может, ты что придумаешь. Но ясно одно – пришло время снова явиться пред ясным взором сотника.
– Зашибись. – Лис иронично зааплодировал. – Назначь ему романтическое свидание на лесной опушке.
– А что, хорошая мысль, – усмехнулся я. – Напишу ему записку, что срочно хочу его видеть по неотложному делу.
– По большой нужде, – фыркнул Лис.
– Не остри, – поморщился я. – Все может получиться очень даже здорово. Записку, – я кивнул на домового, продолжавшего смотреть на нас из дверного косяка, – вот он теперь же и доставит.
Как бы ни относился я к Генриху Штадену, как бы ни оценивал его поступки, но числить среди трусов отчаянного вестфальца не приходилось. Здоровый авантюризм толкал этого человека на действия, которые граничили с преступлениями и зачастую переходили эту границу. Рожденный в семье довольно бедной, он страстно рвался к богатству и власти, не жалея ни себя, ни тем более окружающих. Та игра, которую он задумал в Москве, грозила Руси разорением и гибелью тысяч и тысяч жизней. Но Штаден, похоже, был в восторге от собственной затеи, и сейчас, когда по воле случая в его руках оказался царский венец, он, должно быть, расценивал это как знак свыше.
