– Иди сюда, хохол! – послышалось из кабинета. – Ты что это, сучий сын, в портьеру спрятался?!
– И никуда я не спрятался, ваше величество. Просто к окну отошел подышать. Душно у вас тут.
– Я тебе устрою – душно! Ты у меня через раз дышать будешь! Кто докладывал, что самозванку изловили?
– Так то, матушка-государыня, того... Шувалов в тайной канцелярии, видать, не ту словил.
– Это как так «не ту словил»? Коли она одна-то всего и была?
– Не могу знать, ваше величество.
– А обязан. На то ты у меня здесь и посажен. Видать, тебя в другое место посадить надо.
– Не губи, государыня-матушка! Нет в том моей вины. Шувалов на обман решился.
– Без тебя знаю, что Шувалов. Посылай фельдъегеря в столицу, пусть встречает, каналья. Заместо кота теперь будет.
– Ну а с изменниками-то что делать? – чувствуя, что гроза пронеслась мимо, уже по-деловому начал Безбородко.
– Что делать? – Екатерина на минуту задумалась. Судя по голосу, к ней уже вернулось самообладание, а стало быть, и привычное ей холодное коварство. – Графа Алексея Григорьевича Бобринского ко мне пришли. К отцу поедет, переговоры вести.
– Так ведь молод еще для переговоров-то.
– Коли уже офицер, так и не молод. Ум у него мой, а лицом и статью в отца пошел. Никто лучше него с Орловыми не договорится. Коли жизнь хотят сохранить, пусть с Пугачевым за море плывут, не желаю их на своих землях терпеть. И чтобы имени Орловых впредь более не слышно было. Узнай в герольдии, есть ли какой знатный род из пресекшихся, к которому их приписать можно. Пусть их именем отныне именуются. Буде же не согласятся, пусть расскажет, что ни сил, ни часу не пожалею, лишь бы покарать нового Мазепу. А коли поймаю, с иудиной медалью на шее в Маркизовой луже велю потопить. Да, и вот еще что... Это мимо Бобринского. Поразмысли, как сделать так, чтобы изменщики Орловы с Пугачевым из России ушли да до берегов колоний аглицких не добрались.
– Слушаюсь, ваше величество. Ну а коли, поразмыслив, не пожелает ваш новоиспеченный князь за море идти?
– А ты, хохол, должен сделать так, чтобы он пожелал.
«Ну что ж, – усмехнулся я. – Похоже, лисовский вопрос о компенсации „путевых издержек“ можно считать решенным».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
При плохой игре необходимо иметь хорошую мину. А лучше не одну.
Книга юных полевых командиров
Возвращение «царя-батюшки» живым с семейной встречи пугачевцы уже считали немалой дипломатической победой. Поднявшись с петухами, они радостно приветствовали появление своего предводителя, демонстрируя любовь и преданность беспорядочной пальбой и размахиванием саблями. Лис, подобно CNN, транслировал возвращение «государя», довольно едко комментируя увиденное:
– Вглядись в эти лица, капитан. Вот они, завтрашние конкистадоры и кондотьеры, покорители Скалистых гор и потоптатели бескрайних прерий, участники первого трансатлантического похода за зипунами. Отныне персы с турками могут спать спокойно. Я шо тот Пострадамус, буквально зрю в будущее насквозь. Я вижу басурманов, которые отбирают у моли свои вонючие халаты и от досады сжевывают их сами. Ты только представь себе наших молодцев в джинсах с лампасами и сомбреро с развевающимися шлыками, дожить бы до времени, когда столицу всевеликого Миссисипского казачьего войска назовут Лисовом, или лучше Закревским, или Лисово-Закревским. Капитан, ну шо ты молчишь, придумай, как назвать столицу Миссисипского казачьего войска.
– Санкт-Петербургом.
– Почему? – обескураженно поинтересовался мой друг?
– Потому, что там суждено родиться будущему герою американского эпоса Тому Сойеру.
– Да, – огорчился Лис, – нельзя оставлять угнетенный американский народ без национального героя. Нехай себе рождается. Сосредоточимся на Потомаке.
Сбор казачьей старшины всегда дело неспешное. Пока выборные «енералы» и «полковники» доели свои щи с пампушками, пока вкусили казенного зелья для мысленного разогреву, пока добрели до барской усадьбы и расселись кругом, кто? на что успел, прошло не менее часа.
– Ша! – рявкнул Лис, перекрывая голоса собравшихся «полевых командиров». – Ша, громада! Шо вы бубните, как бабки на привозе. Ша, царь речь толкать будет!
По этой команде гомон стал в два раза громче. То ли старшина оскорбилась словечком «бубните», то ли обрадовалась, что батька атаман по возвращении от императрицы все еще сохранил способность разговаривать. Пугачев картинно вошел в «зал заседаний», стараясь манерой и движением походить на виденную ночью императрицу. Он занял свое место, обвел взглядом. собравшихся и, помолчав для солидности что-то около минуты и начал:
– Добрый день, господа енералы. Не хочу тратить ни своего, ни вашего времени, а потому сразу к делу. А оно у нас жуть како серьезное.
– Говори, государь! Давай, батька! – понеслось по «залу»;
– Тихо, в бога, в душу! – прикрикнул Пугачев. – Ща буду речь держать. – Собравшиеся притихли, любуясь царственными манерами своего монарха. – Значить, стренулись мы с Катькой. Она, как есть, в ноги мне повалилась, умоляла все обиды, кои она чинила, заради Господа простить. И впредь богом клялась не творить зла и неправедности на Руси. Я от всех от вас по доброте душевной отпустил ей обиду злую. Женка все-таки. – Зал завороженно молчал, внимая пугачевским бредням. – Вон Закревский сбрехать не даст, – кивнул головой.
– Не дам, батька, не дам, – радостно согласился Лис. – Коли ты соврешь, я зараз покраснею.
Пугачев подозрительно поглядел на своего советника. До красноты ему было еще далеко, примерно эдак жбан горилки.
– Так вот, – продолжал докладчик. – Повинилась мне Катерина во многих грехах своих, кои я здесь сказывать не буду. Почто из избы сор выносить? А токмо один из них всех горше, и вина за то на Катьке немалая. Прогуляла она, пробоярила исконные наши заморские вотчины и дедины. Закревский, как то бишь они именуются?
– Русь Заморская, государь-надежа.
– Точно.
– Ой, чулы б вы, браточки, як там ныне кляти вороги именують наш родимый остров Буян. Ньюфаундленд, – произнес Лис с мерзкой гримасой, будто сплевывая ненароком попавшего в рот таракана. – Повбывав бы.
– Слыхали, шо енерал бает! Поругание и запустение в исконных наших землях. – В уголках глаз Пугачева блеснули слезы, скупые, как профсоюз ростовщиков. – Катька сама хотела было туда сунуться, да кишка у нее тонка. Братана своего позвала, короля аглицкого, – тоже жидковат. Нет в них могутной русской силушки, – поднимая голое до очень «фортэ», гремел Пугачев. – Нет в них хороброго духа русского, войска настоящего. А кто лучшее в мире войско?
