– Так что ты гужуешься, женись, и дело с концом. Цыкнешь: сиди у печки, пироги пеки...
– Какие пироги, государь! Она два года командовала полком через своего мужа. А я, – Ржевский, казалось, был готов разрыдаться, – я еще слишком юн, чтобы связывать себя такими узами.
– Ну ладно, – махнул рукой Емельян Иванович, хитро поглаживая бороду, – твоя взяла. Погуляй еще, сокол ясный. Закревский! Отпиши Салавату, что мы его тут ждем. А ты бери свою бригаду, индейцев из местных, да поутру ступай к тем озерам, из-за которых подмога к нам идет. Я уж как-нибудь за тебя отбрешусь. Да только ж ты смотри, боле не балуй, табак уже армии без надобности.
– Ну, так может, еще курительные трубки пригодятся, – произнес, преображаясь, Ржевский, смеривая пристальным взглядом фигуру молоденькой индианки, несущей воду. – Эта, кстати, из местных?
Утром Вашингтон предпринял вылазку, пытаясь отбить у Пугачева высоты, контролирующие русло реки Йокогейни. Вряд ли эта вялая попытка была сделана по желанию самого командующего, вероятнее всего, он был вынужден пойти на нее под давлением обезумевших от страха политиканов, со дня на день ожидавших окончания своей карьеры. Континенталы начали отступать после первых же пристрелочных залпов орловских батарей, и, на мой взгляд, подобный маневр только подтверждал военный талант осажденного полководца. Но в тот момент, когда горнист американцев начал трубить отступление, в штаб прискакал адъютант графа Ивана Орлова, командовавшего внешней оборонительной линией, с сообщением, что в нашу сторону движется генерал Гейтс.
– Ванька что там, с ума сбрендил?! – возмутился старший из братьев, грозно сдвигая брови. – Откуда здесь Гейтсу взяться?
– Не могу знать, ваше сиятельство! – выпалил адъютант. – Да только его передовая часть уже в виду наших позиций пребывает.
– Так и что с того? – Командовавший армией Алексей Орлов возмущенно стукнул кулаком об стол. – Ванька для чего там сидит, орехи щелкать? Пусть возьмет кавалерию, скажем, бригаду Доманского, проведет разведку боем...
Не успел Алексей Орлов изложить свой замысел, как в штаб примчался очередной адъютант с новым сообщением.
– Ваше сиятельство, – закричал он с порога, – генерал Гейтс со своим штабом выбросил белый флаг.
– Ничего не понимаю. Сдаются, что ли?
– Так точно! Генерал Гейтс просил проводить его к государю. Он желает сдать ему свою шпагу.
– Хм... Вот ведь как оно бывает. Ладно, – Алексей Орлов-Чесменский удивленно скривил губы и поманил первого из примчавшихся адъютантов, – скачи обратно, передай брату, чтоб привез генерала в штаб. Государь сейчас на позициях, ну да я за ним пошлю.
Приблизительно через час все участники высокого ритуала сдачи были уже в штабе. Генерал Уильям Горацио Гейтс, человек лет сорока пяти, с лицом гордым и резким, хотя и несколько мрачноватым, стоял посреди штаба, держась подчеркнуто прямо, отчего казался выше на пару дюймов, чем был на самом деле. Несколько его ближайших офицеров вытянулись в струнку за спиной своего генерала, всем видом демонстрируя готовность повиноваться любому слову военачальника.
Пугачев, только-только вернувшийся с позиций, облаченный в казачий мундир, сейчас более походил на простого хорунжего, чем на «государя». Но, невзирая на слой пыли, на усталость после которой уже бессонной ночи, было в нем теперь нечто, придававшее вчерашнему беглому донскому казаку вид царственный, и не просто царственный, а царственный по праву.
– Ваше величество, – негромко начал Гейтс, и я стал переводить его речь, стараясь не упустить ни единого слова, – я уже без малого тридцать лет на военной службе. За это время мне довелось познать и радость побед, и горесть поражений. Я знаю, что военная Фортуна переменчива, и научился стойко принимать удары судьбы. – Голос генерала прерывался так, будто каждое слово давалось ему с трудом. – К таким ударам я отношу и злосчастное золото, найденное моими солдатами в Потомаке. И хотя дезертирство армии покрыло меня несмываемым позором, я бы стойко выдержал этот удар и продолжил сражаться за независимость своей страны, пусть даже простым солдатом. Но после этого... – Гейтс извлек из-под мундира и протянул императору знакомую мне уже табличку, одну из установленных на берегу «золотоносной» реки по приказу Григория Орлова. – Ваше благородство сродни тому, что демонстрировали в древности славные рыцари Круглого стола.
– Вальдар, – прошептал мне одними губами Пугачев, – потом мне поведаешь, кто такие.
– Я не могу больше сражаться против вас, ваше величество, – завершил свою речь генерал Гейтс. – Это будет против моей чести. – Он вытащил шпагу из ножен и протянул ее Пугачеву. Офицеры его штаба поспешили последовать примеру своего начальника и передали оружие генералам армии Руси Заморской. – Располагайте нами, – с гордым видом произнес Гейтс. – Лишь об одном прошу: я готов сражаться под вашими знаменами против кого угодно, только не против своего Конгресса. – Он щелкнул каблуками и склонил голову, как бы выражая тем самым полную покорность дальнейшим распоряжениям победоносного императора.
– Справная шпага, Вальдар. Глянь-ка, и вправду справная. – Пугачев склонился ко мне, демонстрируя клинок, переданный ему американским генералом. – К такой доброй шпаге и хозяин нужен толковый. Как считаешь, братец?
– Все верно, ваше величество.
– А коли верно, так и давай вернем ее господину генералу. Чего ради, спрошу я вас, ножны пустыми-то таскать? – Он протянул оружие Гейтсу эфесом вперед. – Переведи-ка, друг мой любезный, что я говорить буду, – обратился он ко мне. – Мы в эти края чужедальние не за тем пришли, чтобы реки здешние кровью потекли. Всяка живая тварь бога хвалит, а потому губить ее без нужды – великий грех. Так меня волхвы учили, а они пустого не скажут. Мы за тридевять земель шли волю искать, чтоб своим разумением жизнь по-новому строить. О вас же я слыхал, что тоже воли и правды ищете, так что тут нам и делить-то нечего. Сесть бы рядком да поговорить ладком, авось верное слово и для нас, и для вас сыщется. Чего кровь-то попусту лить? Поди, не водица. Так что пущай генерал и офицеры будут нам гостями да пусть не думают, я, поди, не ирод какой, чтобы заставлять их на своих-то лезть. А вот покумекать бы им, как войну эту закончить, вот тут бы была им слава великая.
Я слушал Пугачева и поражался перемене, произошедшей с ним. за этот год. Каким образом этот человек из дикого разбойного атамана, едва не повесивший меня при первой встрече за отказ дать присягу, превратился в мудрого государя, буквально одной фразой обращающего в верных слуг и сторонников вчерашних врагов? Каким образом этот безграмотный человек, не умеющий сам даже правильно подписать выпускаемые им высочайшие указы, умудряется так точно понимать суть сложнейших политических проблем и порою, кажется, даже не задумываясь, находит для них решения, на мой взгляд, единственно верные?
– Да вот еще что генералу скажи, – словно что-то вспоминая, обернулся ко мне «император». – Слыхал я, что Иуда на осине удавился оттого, что сребреники, которые ему дали, фальшивыми оказались. Так вот, чем бы ни платили за измену, все фальшивым будет. А золота в Потомаке отродясь не было. Так что изменщики долгу своему удавку для себя, почитай, в кармане таскают. И дрыгать им еще в воздухе ногами, это как пить дать.
