– Записывай.
– Пишу, – покорно согласился я.
– Поезд номер…
Я потряс головой.
– Николетта, прости, ты о чем?
– Вава! Ты пропустил мои слова мимо ушей!
– Нет, но…
– Что «но»?
Я замер, простой вопрос выбил меня из колеи,
действительно: что значит «но»?
– Повторяю для дураков, – заорала
Николетта, – для людей, чьи уши заросли паутиной! Вава! Внимание! Начинаю!
Сейчас же перестань издеваться надо мной!
Я вздохнул и сконцентрировался на разговоре.
Глава 3
Вот краткий пересказ сообщения маменьки. У нее
есть стародавняя приятельница Зюка, которая сейчас гостит в Париже у своей
племянницы. У Зюки, в свою очередь, есть закадычная подруга Фаня, живущая в
Питере, а у Фани – сестра Роза, ее дочь прибывает в Москву, чтобы принять
участие в какой-то выставке. Роза едет не одна, а с родственником, коему
вменено в обязанность приглядывать за неразумной девицей, так как в столице
полно опасностей, маньяки по Москве ходят стадами, разве можно девочку одну
отпускать ехать в столь опасное место. Роза попросила Фаню, та обратилась к
Зюке, последняя созвонилась с Николеттой…
В общем, завтра около девяти утра мне нужно
встретить поезд Петербург—Москва и в десятом вагоне, на седьмом и шестом месте
найти некую Сонечку вкупе с Владимиром Ивановичем, а потом доставить эту
парочку в частную гостиницу «Пента».
Надеюсь, вы понимаете, что я собирался
провести утро выходного дня совершенно иначе? Я предполагал поспать до десяти,
но спорить с Николеттой может лишь абсолютно сумасшедний человек, поэтому я
покорно воскликнул:
– Хорошо!
– Надеюсь, тебе не следует объяснять, –
не успокоилась Николетта. – Розочка в Питере имеет большой вес, она вхожа
в разные дома. Фаня ее любимая сестра. Не забудь букет цветов для Сонечки,
помой машину. Кстати, тебе лучше взять «Мерседес».
– Он не мой, – напомнил я.
– А чей? – прикинулась идиоткой маменька.
– Норин.
– Хорошо, я сама улажу этот вопрос, –
взвизгнула Николетта, – главное, не проспи, не опоздай и не опозорь меня,
не вздумай совать девочке три чахлые гвоздички, купи милую, не слишком дорогую
композицию. Излишне вычурную не надо, это будет по-новорусски, абсолютно не
интеллигентно. Вот что, поезжай сейчас в «Золотую розу», она работает
круглосуточно, там вполне дешево, тысяч за двадцать можно купить вполне
пристойный букетик.
– Двадцать тысяч чего? – вздрогнул я.
– Вава! Не будь идиотом! Ясное дело,
рублей, – обозлилась Николетта, – я же говорила, что «Золотая роза»
недорогая лавка.
На следующее утро, в восемь сорок пять, я
бочком пробирался по узкому коридору вагона, прикрываясь букетом. Ясное дело, я
не стал приобретать его в магазине, куда меня упорно направляла Николетта.
Цветы в «Золотой розе» такие же, как везде, родом из Голландии. Думаю, хозяева
пафосного магазина и небольшого ларька на вокзале закупают товар на одном
складе. Просто в «Золотой розе» вам на упаковку наклеят фирменный значок, и
человек из тусовки, бросив на него взгляд, мигом оценит стоимость веника. Но
думаю, девочка из Петербурга не разбирается в наших московских тонкостях и
обрадуется тюльпанам, которые я без всяких угрызений совести приобрел в
вагончике у вокзала.
Дверь в купе оказалась закрытой, я постучал,
сначала тихо, потом погромче, створка отъехала в сторону, высунулся мужик.
– Чего надо? – рявкнул он.
– Простите, Сонечка тут?
– А ты кто? – чудище слегка сбавило тон.
– Разрешите представиться, Иван Павлович
Подушкин, сын Николетты Адилье, приятельницы Зюки, знакомой Фани…
– Дядя Вова, – прозвенел из купе нежный
голосок, – это нас встречают, извини, забыла тебе сказать, мама попросила
московских знакомых приехать на вокзал.
– А-а-а, – протянул мужик и улыбнулся: –
Ну, заходите.
Слегка обескураженный приемом, я втиснулся в
купе и увидел очень симпатичную девушку лет двадцати.
Длинные светлые волосы падали на худенькие
плечи, большие голубые глаза прятались за густыми черными ресницами, нежный
румянец цвел на щеках, алые губы напоминали бутоны.
Не следует упрекать меня в использовании
лексики любовных романов – иных слов, чтобы описать юную прелестницу, у меня
просто не нашлось. Незнакомку нельзя было назвать красавицей, и мне нравятся
женщины иного типа: я принадлежу к мужчинам, которые делают стойку при виде
стервозных дам. Уж не знаю почему, но я предпочитаю эгоистичных особ,
обладательниц неуемно острого языка и безудержных мотовок. И ведь понимаю, что
тихая «ромашка», мечтающая вдохновенно стряпать супругу обед и рожать
детей, – наверняка самый лучший вариант жены. Но, увы, меня такие дамы не
вдохновляют, мне охота греться у вулкана, я, мятежный, все бури прошу. И, что
интересно, завоевав вожделенную даму, я начинаю мучиться, злиться на эгоизм
партнерши, и в результате наш роман заканчивается разрывом. Отчего бы мне не
оглянуться по сторонам и не обратить внимание на тихий, скромный полевой цветок?
Нет ответа. Хотя всем известно, что женщины
бывают двух видов: с одними приятно проводить время, а на других принято
жениться. Я же не созрел для брака. Вернее, мне на жизненном пути до сих пор не
попался мой идеал. Я хочу, чтобы супруга любила меня бескорыстно, понимая: Иван
Павлович занимается интересным делом за вполне приличную зарплату, на спокойную
жизнь нам хватит, а вот на покупку «Бентли» не надо рассчитывать. Если вы
хотите иметь коллекцию шуб, парк личных авто, раритетные бриллианты и
загородные особняки – тут я пас. Еще моя избранница должна уяснить: мужу порой
требуется уединение, не следует лезть к нему с сюсюканьем, если он сидит с
книгой в кресле. Кроме того, я не слишком люблю гостей и ненавижу походы по
магазинам, вот в интересной беседе поучаствую с удовольствием, только вряд ли
сумею поддержать разговор на тему: «Какие клевые ботинки купила Наташка». Если
же вы захотите обсудить книгу «История Вьетнама», я всецело в вашем
распоряжении. Я честен и признаю, что совершенно не чадолюбив, не желаю
обзаводиться потомством. Мысль о том, что род Подушкиных, уходящий корнями
невесть в какие времена, оборвется в двадцать первом веке, абсолютно не пугает
меня. Вот мой отец, известный писатель, как-то раз подшофе признался мне, что пошел
с Николеттой в загс лишь по одной причине.
– Очень боялся, что твой дед восстанет из
могилы и проклянет меня за то, что я не оставил сына, – каялся
отец, – хорошо, что сразу мальчик получился, а то вон у Федора Вронского
родилось шесть дочерей и лишь потом господь над ним сжалился, послал наследника
фамилии.
