– О каких деньгах ты толкуешь, Ванечка? –
продолжала изумляться Ольгушка. – Кто и что получит? Право, странный
вопрос ты задаешь.
– Ты меня неправильно поняла, – стал
выкручиваться я, – вернее, я плохо сформулировал свою мысль. Хотел
сказать… э… прости, конечно, но Егор был богат, неужели нужно работать, да еще
в таком ужасном месте, как школа?
Ольгушка всплеснула руками.
– Конечно! С детьми молодеешь! Да, у меня все
в порядке со средствами, но хочется быть полезной кому-то!
– Прости, я сказал чушь.
– И Леночка, несмотря на наследство, не станет
сидеть дома.
– Какое наследство?
Ольгушка заморгала.
– Егор оставил ей свой бизнес.
– Весь?! – подскочил я.
– Естественно, – удивилась она.
– Ты хочешь сказать, что завещание составлено
в пользу Лены?
– Конечно! Она жена!
– А что получишь ты?
– Я?
– Да!
Ольгушка вздрогнула.
– Я не задумывалась над этим вопросом.
– А сейчас попытайся, – велел я, ощущая
себя почти негодяем.
– Квартиру, – принялась загибать пальцы
Ольгушка, – библиотеку, кое-какие драгоценности…
– Это принадлежало тебе и раньше, а вот
средства Егора, они куда пойдут?
– Леночке.
– С ума сойти!
– Почему?
– Егор ничего не оставил матери?
– Ванечка, мне недолго осталось на этом
свете, – ответила Ольгушка, – меня больше на земле ничего не держит,
а Леночка молодая, ей еще жить да жить. Она замечательная девочка, никогда меня
не бросит. Только не стоит ей молодые годы гробить, детей у нее нет, пусть
спокойно выходит замуж и, вспоминая Егора, говорит: «Спасибо рано ушедшему
супругу». Знаешь, Ванечка, это, конечно, не секрет, но в молодости деньги
играют большую роль, чем в старости. В двадцать лет всего хочется: машину,
одежду, квартиру, а после шестидесяти материальные блага ни к чему! Мне всегда
казалось, что пенсию государство должно платить до тридцати лет. Вот когда
людям позарез нужно свободное время и деньги. А в старости пусть пашут без
остановки, дольше проживут от ощущения собственной нужности, и государству
польза. Бухгалтерша, справившая семидесятилетие, – ответственный человек,
а двадцатидвухлетняя егоза разве о службе думает? Вот и пусть нагуляется
сначала.
– Оригинальная теория, – вздохнул
я. – Скажи, Ольгушка, а где Лена?
– Она вчера к подруге поехала, к Рае
Шумаковой. Плачет целый день, вот я ей и посоветовала развеяться, ночевать там
остаться.
– Телефончик Раи не подскажешь?
– Конечно, дружочек, записывай, – кивнула
она и, продиктовав номер, поинтересовалась: – А зачем тебе Леночка? Хочешь ее
от печальных мыслей отвлечь? Правильно. Кстати, Ванечка, Лена замечательная,
может, подумаешь о…
– Тут дело щепетильное, – быстро прервал
я мать Егора.
– Говори, милый.
– Не хотелось бы тебя расстраивать… – замямлил
я, и в самом деле испытывая редкостный дискомфорт, мне было очень тяжело
обманывать несчастную.
– Вот теперь я точно тебя не отпущу, пока не
узнаю правду, – воскликнула Ольгушка, – немедленно говори!
– В день похорон Егора, – начал я, –
мужчина, который занимался формальностями, попросил меня подержать документы,
свидетельство о смерти, всякие квитанции. Потом внезапно хлынул дождь.
– Верно, – прошептала Ольгушка, –
небо зарыдало над Егором.
– Я сунул бумаги в барсетку, чтобы не намокли,
а спустя пару минут распорядитель пришел за документами. Естественно, я тут же
вручил их ему, а сейчас не могу найти права на вождение автомобиля, думаю, они
случайно прицепились к скрепке. Вот и хотел попросить Лену посмотреть…
– Это и я могу! – воскликнула Ольгушка.
– Э… э… мне не хочется напоминать тебе…
– Пошли, – встала она, – все
необходимое лежит в кабинете Егора.
Включив на письменном столе лампу, Ольгушка
выдвинула ящик и подала мне коробку:
– Тут все, Ванечка.
Потом она удалилась.
Я открыл крышку и сразу увидел свидетельство о
смерти. Накрепко запомнив, какой загс его выдал, я пролистал другие бумаги,
вытащил из кармана пиджака положенные туда заранее права и крикнул:
– Нашел!
– Слава богу, – ответила из коридора
Ольгушка.
Покидая гостеприимный дом, я обнял хозяйку,
услышал, как быстро, словно у маленькой пойманной жестокими людьми птички,
бьется ее сердце, и воскликнул:
– Прости, Ольгушка!
– За что, Ванечка? – удивилась она.
– Я доставил тебе неприятные минуты, всякие
воспоминания…
– Приходи почаще, – ласково сказала
она, – и оставайся ночевать. Нет ни в чем твоей вины, на все, дружочек,
божья воля.
Я медленно пошел по лестнице вниз. Интересно,
сумеет ли простить она меня, когда узнает, что я не сообщил ей правду о Егоре?
Откажет мне от дома или просто даст пощечину?
Глава 17
Сев в машину, я набрал номер справочной и
спросил:
– Девушка, если я сообщу вам название загса,
сумеете найти его адрес?
– С удовольствием, – ответили на том
конце провода, – буквально через пару секунд.
Вежливая сотрудница справочного бюро не
обманула, почти сразу она откликнулась:
– Доброслободская улица.
– Что? – подпрыгнул я.
– До-бро-сло-бодская, – по слогам
произнесла оператор, – не спутайте с Новослободской.
Я стукнул кулаком по рулю. Боже! Какой я
дурак! Серая, словно домовая мышь, Люба, соседка глупой болтливой Тони,
проронила вчера вскользь фразу:
– Загс, где я работаю, находится на
Доброслободской, а Юрию следовало ехать в другое место.
Как бы не так! Бесцветная девица просто обвела
меня вокруг пальца!
Оставив машину на Доброслободской, я в поисках
нужного здания углубился в массив малоэтажных домов. Наконец строение
отыскалось, я рванул дверь и почти побежал по извилистому коридору.
Люба сидела в маленькой комнате, вероятно, тут
раньше располагался чулан, помещение было чуть больше клетки для морской свинки
и не имело окон.
