– Понимаете, мы с Трофимовым поболтали, а
потом я занялась его бумагами и выяснила, что Юрий все перепутал. Мой загс
расположен на Доброслободской улице, а ему надо в другой район.
– А куда следовало обратиться
Трофимову? – дожимал я Любу.
– Не помню, – ответила та.
– Просто беда!
– Рада бы вам помочь, да не могу! До
свидания, – твердо заявила Люба.
Пришлось мне уходить несолоно хлебавши.
Несмотря на поздний час, спать не хотелось
совершенно. Очевидно, от усталости у меня заболела поясница, да так сильно, что
я поднялся на полпролета вверх, сел на подоконник и вынул сигарету. Сейчас
покурю, подожду, пока ломота пройдет. В голове не было ни одной мысли, перед
глазами маячила толстая труба мусоропровода, на лестнице стояла тишина.
Вдруг послышался скрип двери, шарканье шагов,
звонок, лязг замка, и голос Любы спросил:
– Чего к телефону не подходишь?
– Выключила его на фиг, – ответила
Тоня. – Не спишь?
– У меня уснешь! Все ей плохо!
– Больная, вот и мается.
Люба протяжно вздохнула.
– Да уж! Ты где этого мужика нашла?
– Которого?
– Совсем плохая? Ну того, что ко мне привела!
– А че?
– Просто ответь.
– Он Юркин приятель.
– Неужели? – усомнилась Люба.
– Верняк, – отрубила Тоня, – хороший
парень, не сомневайся! Ой, дай расскажу, как мне свезло!
И Антонина принялась самозабвенно вещать про
чайник, тостер, белье, полотенца и полную оплату за непрожитый апрель.
В самом разгаре ее рассказа послышалось лязганье,
и скрипучий старушечий голос вклинился в беседу соседок:
– Вы, девки, ума лишились? На часы гляньте!
Спать давно пора, а они оруть на всю лестницу.
– Не злись, баба Катя, – воскликнула
Тоня. – Лучше послушай, как мне свезло!
– С Петькой помирилась? – предположила
старуха.
– Нужен он мне, пьянь подзаборная, –
фыркнула Тоня, – не об нем речь! Жилец, Юрка…
– Ладно, пойду спать, – решила Люба.
– Ступай, – милостиво отпустила ее
Тоня, – я пока бабе Кате про свою удачу расскажу.
Хлопнула дверь – очевидно, Люба вернулась к
себе, а Тоню снова понесло по кочкам беседы.
– Заплатил мне за апрель и съехал!
– Охо-хо, – заскрипела бабка.
– Мало того! Кучу добра оставил. Тысяч на
пять! Не меньше! Эй, баба Катя, очнись!
– Я-то очнутая, – зевнула старуха, –
а ты, Тонька, как в детстве дурой была, так ей и осталась! Раскидай мозгами, с
чего бы мужику все бросать! Нечистое это дело.
– Вечно ты зудишь, – возмутилась
Тоня, – просто моему везению завидуешь.
– Лучше помойку выброси, а то воняет.
– Что?
– Ведро в мусорник опрокинь.
– Это не мое!
– А чье?
– Любка забыла!
– Странно, однако, – изумилась бабка.
– И чего удивительного в помоях?
– Любка вечно жалится, что денег нет!
– Верно, на копейки живет.
– Ты в отбросы глянь.
– И че?
– Сверху банка пустая, из-под икры.
– Ну и?
– Откуда у Любки средства на деликатесы?
– Ой, не могу, Джеймс Бонд нашелся, –
захихикала Тоня. – Может, подарил кто?
– Кто?
– Мужик!
– Чейный?
– Ясное дело, Любкин, не твой же!
– Мои кавалеры давно перемерли, –
отрезала баба Катя, – а Любка страшнее голода, и не до парней ей. Откуда
икра?
– Пойду спать, – бесцеремонно перебила
старуху Тоня.
– А ведро?
– Оно не мое.
– Надо Любке позвонить, – заявила бабка.
– Не, – остановила соседку Тоня, –
еще ее мамашку разбудим, та опять к себе Любку приставит. Пусть до утра стоит,
никто его не сопрет.
– И то правда, – согласилась
старуха, – дура ты, Тонька! Совсем головой не пользуешься. Нечистое дело с
твоим жильцом!
– Да пошла ты, – огрызнулась Тоня.
Обе двери хлопнули почти одновременно. Я,
совершенно забыв про внезапный приступ радикулита, подождал пару минут, потом
на цыпочках спустился на лестничную площадку.
Глава 16
Красное помойное ведро сиротливо стояло у
стены. На самом верху лежала жестяная синяя банка из-под черной икры, около нее
виднелся смятый полиэтиленовый пакет с надписью «Памперсы для лежачих больных».
Я ткнул пальцем в кнопку и вошел в лифт. Похоже, эта Люба завзятая врушка,
только что жаловалась мне на вопиющую бедность, и вот, пожалуйста: икра да
памперсы. Но мне нужно сказать Любе «спасибо». Я понял, где можно найти
человека, который хорошо знаком с Трофимовым. Егора похоронили? А кто выписал
свидетельство о смерти? Сотрудник загса! И просто так, за красивые глаза,
справку не дадут. Кроме того, «покойного» не отпевал священнослужитель. Хоть
Егор и не был верующим, но богохульствовать бы не стал. Мне бы, дураку, сразу
сообразить, отчего священник не провожает покойного в последний путь. Только
ведь в голову не могло прийти, какую шутку задумал приятель.
Утром я позвонил в дом Егора и со страхом спросил:
– Можно Ольгу Андреевну?
– Это я, – ответил хриплый голос.
Мне удалось скрыть удивление. Маму Егора все
зовут Ольгушкой, причем фамильярно обращаться к ней начинают сразу же после
знакомства. Кстати, она сама так представляется, протягивает тоненькую, как
веточка, руку и говорит:
– Ольгушка.
Со спины старушку можно принять за девушку лет
двадцати, веса в ней не наберется и сорока килограммов, одевается она в джинсы
и свитера. Шубы Ольгушка не носит по идейным соображениям: раньше у нее в доме
проживало четыре собаки и три кошки, теперь же остался лишь один перс, старый
Базиль.
