Насчет первого она не ошиблась, Вяльцев
обладает даром, правда, он погнался за дешевой популярностью, начал
тиражировать себя в низкосортных лентах, предпочел амплуа героя-любовника. А
ведь я чувствовала в нем большой творческий потенциал, он мог играть лучшие
роли! Гамлета! Но нет! Кому сейчас нужен Шекспир? На старике Уильяме кассу не
соберешь, вот если выйдет киношка со стрельбой, погоней и постельными сценами,
тут потекут миллионы. Каждый делает выбор самостоятельно, просто мне жаль
вложенной в Вяльцева души. Но я и предположить не могла, как он мерзок!
Внезапно Руфь встала и воздела руки к потолку.
– Слушай! – голосом, рассчитанным на
широкую аудиторию, возвестила дама. – Слушай! Приступаю к самой скорбной
странице своего повествования! Люди должны знать истину! Отнеси ее, словно
факел, миру!
Я во все глаза уставился на лицедейку. Никогда
особенно не любил театр. Может, просто не сталкивался с по-настоящему великими
актрисами, или негативное отношение к актерам растет из детских обид. Мне в
бытность школьником частенько доставались оплеухи от Николетты, сопровождаемые
комментариями:
– Убирайся в детскую, не мешай мне, учу
роль.
Или недобрые эмоции к обитателям кулис
взрастил отец, который в редкие минуты гнева заявлял жене:
– Ненавижу театр, сейчас же прекрати
ломаться, дешевый спектакль!
Выкрикнув это, отец съеживался и убегал из
дома, маменька, отчаянно рыдая, валилась на диван и трубила большой сбор.
Вечером у постели почти убитой злобным супругом Николетты сидели Мака, Кока,
Люка, Зюка, примкнувший к дамам Пусик, а у подъезда дежурили сразу две
«Скорые». Отца могли спасти только новая шуба, бриллиантовое колье и путевка в
Карловы Вары, причем все это нужно было преподнести Николетте одновременно.
Теперь понятно, по какой причине я не люблю сидеть в зрительном зале? Фальшивых
эмоций нахлебался дома.
Вполне вероятно, что Руфь Соломоновна являлась
замечательной исполнительницей и великолепным педагогом, но сейчас она
переигрывала и явно произносила текст некогда сыгранной роли.
– Бог накажет злодея, – выла
Гиллер, – кару понесут все! Да! Да! Да!
Внезапно актриса села и вполне спокойно
продолжала:
– Сонечка накануне убийства была здесь и
рассказала правду. Ее брак с Вяльцевым лопнул сразу. Она была нужна ему лишь
для московской прописки. Ребенка Андрей терпеть не мог, наличие семьи тщательно
скрывал. Но! Главное! Вяльцев – это не Вяльцев!
– А кто? – тихо поинтересовался я,
великолепно зная ответ.
Руфь вскочила.
– Это шок! Подлинное имя мерзавца Юрий
Оренбургов-Юрский.
– Что вы говорите! – делано ахнул я.
– Он убил отца и мачеху, – с горящим
взором вещала Гиллер, – отсидел много лет, вышел на свободу и решил начать
жизнь с чистого листа. Раздобыл паспорт на имя Андрея Вяльцева, женился на
Соне, обманом втерся в семью, поступил ко мне в институт, выжал из связи с Умер
все возможности и бросил Сонюшку.
– Ужасно! – поддакнул я. – И
доказательства есть?
– Полно! – отмахнулась Руфь. –
Ты же детектив, поройся в бумагах, точно найдешь и материалы суда, и сообщение
об отсидке. Слушай дальше! Основное впереди. Уж не знаю, коим образом Сонечка
узнала правду о бывшем муже, но она мне сказала: «Я сглупила, зря
зарегистрировала Марка на Андрея, теперь разрешение на выезд нужно. Сделай
одолжение, позвони Вяльцеву, попроси оформить бумагу у нотариуса».
– И как вы поступили?
– Отказала, – мрачно ответила
Руфь, – не захотела вмешиваться, испытала чувство гадливости. А Соня…
– Что?
– Некрасиво, конечно, – забубнила
Гиллер, – она решила шантажировать бывшего мужа. За час до смерти она
позвонила мне и сердито заявила: «Андрей сволочь! Я обратилась в детективное
агентство, попросила провести с ним беседу насчет разрешения!»
… – И что? – забеспокоилась Руфь.
– Вяльцев отказал. Сейчас мне перезвонил
и завопил: «Еду к тебе, сиди дома, сука, чего натворила? Какой такой ребенок? У
Марка моя фамилия? Я тебя убью, морду изуродую, чтобы улыбаться не смогла».
– Немедленно сообщи в милицию, –
приказала Руфь, – Вяльцев опасен.
– Он трус, – заорала Соня, –
пусть явится, расскажу ему о Юрии Оренбургове-Юрском, поставлю вопрос ребром:
или ты подписываешь бумаги, или всему миру расскажу об истинном имени Андрея
Вяльцева. «Треп» за счастье сочтет напечатать статью.
– Не вздумай шантажировать
мерзавца, – еще сильней испугалась Руфь.
– Ерунда, – самонадеянно отозвалась
Сонечка и отсоединилась…
– Ваш рассказ просто камень на шею
Вяльцеву, – покачал я головой.
– Да, – кивнула Руфь, – я уже
дала показания.
– Вас вызывали к следователю?
Гиллер кивнула:
– Да, то есть нет. Я сама пришла, узнала
из газет об аресте Вяльцева. Или это был журнал? Верно! Не помню. Корреспондент
Фукс писал. Я прочитала заметку и поняла: я обязана действовать. Впрочем, нет,
ошибаюсь, я держала в руках газету. Ой, какая разница! Важен результат. Вы,
Ванечка, тоже обязаны явиться в отделение и рассказать о визите Сони! Точно
назовите дату, время, тему беседы, это крайне важно! Зло необходимо наказать.
Внезапно по моей спине пробежала дрожь, на
мгновение мне стало холодно, затем кинуло в жар.
– Вам нездоровится? – заботливо
поинтересовалась Руфь.
Я вздрогнул, старухе не откажешь в
проницательности.
– Нет, просто замерз.
– Кофе?
– Спасибо, уже поздно.
– Тогда коньяк? – предложила Руфь,
встала, распахнула буфет, вынула бутылку и крикнула: – Машка, подай фужеры,
лимон и сыр! Ох уж эта прислуга, ничего не умеет делать.
– Я был знаком с одним человеком, –
завел я светскую беседу, – который самым удивительным образом закусывал
коньяк. Он нарезал лимон и на каждый кружечек клал щепотку свежемолотого кофе и
крохотный ломтик эдама.
– «Николашка», – улыбнулась
Руфь, – поговаривают, что оригинальную закуску изобрел царь Николай
Первый. Уж не знаю, стоит ли верить подобным речам.
– Не водил знакомство с царствующей
особой, о лимоне мне поведал режиссер Анчаров, – ловко ввернул я.
Бутылка чуть не выпала из рук Руфи.
– Кто?
