Огромная многорожковая люстра под потолком не
сияла яркими огнями. Мой вам совет: желаете сойти за молодую особу, никогда не
устраивайте иллюминации, электрический свет безжалостно подчеркнет морщины, и
никогда не садитесь ясным солнечным днем напротив окна – на вашем лице
высветятся все приметы времени: увядающая кожа, пигментные пятна, расширенные
поры. Если есть возможность, устраивайтесь спиной к незанавешенным окнам.
Освещение играет огромную роль, оно способно как состарить, так и омолодить.
Профессиональная актриса Руфь Соломоновна была великолепно осведомлена об этой
простой истине.
Дама сидела в кресле, за ее спиной горел
торшер под розовым абажуром. Я мысленно зааплодировал, госпоже Гиллер и
тридцати пяти не дать. Белокурые блестящие пряди падают на лицо, на лоб
спускается челка, глаза прикрыты большими очками с затемненными стеклами, на
шее кокетливо повязан батистовый платочек, руки украшает множество колец и
браслетов. Руфь Соломоновна модная дама, но аксессуары исполняют двойную роль:
с одной стороны, у вас создается впечатление, что женщина еще не перешагнула
пенсионной поры, старухи, как правило, особо не следят за собой, с другой…
Платочек маскирует увядшую шею, очки закрывают морщинистые веки и мешки под
глазами, кольца прячут артритные пальцы, браслеты скрывают измененные временем
запястья, челка занавешивает лоб, которому уже не помогает ботокс.
– Добрый вечер, – звонко сказала
Руфь и поднялась из кресла.
Я склонился в полупоклоне, с такими дамами,
как Гиллер, беседовать нелегко, человек, незнакомый с определенными правилами,
моментально сделает кучу ошибок и не сумеет понравиться избалованной особе. Но
я вымуштрован Николеттой, мое детство прошло около Маки, Зюки, Люки и Коки.
Сейчас я в родной стихии и чувствую себя уверенно.
– Здравствуйте, – улыбнулся
я. – Извините за столь позднее вторжение, но ваша бабушка оказалась столь
мила, что позволила мне явиться ближе к ночи.
Руфь кашлянула.
– Бабушка? – воскликнула она. –
Кого вы имеете в виду?
Я постарался изобразить смущение.
– Простите, нас не представили друг
другу, я нарушу этикет и сам назову свое имя – Иван Павлович Подушкин, один из
владельцев детективного агентства «Ниро», по совместительству поэт и
литературный критик. Позволите присесть и подождать?
– Кого? – наклонила голову госпожа
Гиллер.
– Вашу бабушку, – пояснил я, –
Руфь Соломоновну Гиллер, у меня дело к ней.
Актриса весело рассмеялась и протянула мне
руку.
– Давайте знакомиться, Руфь.
Я осторожно наклонился над надушенной лапкой и
продолжал кривляться.
– Вас назвали в честь вашей пожилой
родственницы? В нашей семье та же традиция, отец был Павел Иванович, а я Иван
Павлович. Какие красивые изумруды! Даже у моей маменьки нет камней столь чистой
воды.
Гиллер потрепала меня по щеке.
– Хватит, милый. Право, это уже слишком,
я оценила вашу воспитанность. Руфь Соломоновна – это я.
– Не может быть! Простите! Но ваша
внешность! Господи, я снова несу чушь! Хотел сказать…
– Ванечка, – нежно проворковала
актриса, – не верю, как говорил Станиславский, вы переигрываете. Впрочем,
разреши обращаться к тебе на «ты», я в далекие годы… Постой, твоя мама в добром
здравии?
– Николетта не так давно вышла замуж.
– Умница, – похвалила Руфь, потом
кокетливо погрозила мне пальцем. – Ты же ей не расскажешь?
Я сделал круглые глаза.
– О чем?
Гиллер захихикала.
– Очень давно у нас с Павлом был роман.
Впрочем, ни он, ни я не хотели изменений в своей жизни, я была в те годы женой
режиссера Валерьянского, а Павлуша не собирался жениться. Ах, молодость!
Впрочем, в отличие от многих я не скрываю свой возраст, мне, Ванечка, пятьдесят
четыре года!
Я едва сдержал улыбку. Два раза по пятьдесят
четыре, вот это ближе к истине. Хотя, следует признать, дама выглядит
феерически. Ладно, лицо она подтянула, обколола гелем и намазала тоном, но
фигура! Талия у Руфи сантиметров пятьдесят, спина прямая, ох, немало тягот
приходится выносить актрисе. Наверное, она много лет сидит на диете и каждый
день занимается гимнастикой. Можно считать Руфь Соломоновну безудержной
кокеткой, но мне всегда нравились дамы, обладающие силой воли. Разговоры о естественном
старении, о том, что женщина должна внешне соответствовать своему возрасту, как
правило, ведут лентяйки, не способные к планомерной работе над собой и
самоограничению. Дамы вроде Гиллер вызывают у меня уважение, хотя у них иногда
случаются проколы с математикой.
– Мы провели волшебное лето, –
чирикала Руфь, – незабываемых три месяца, и расстались. Инициатором
разрыва была я, умная женщина понимает: мужа на любовника не меняют. Павел был
безутешен, сначала звонил, забрасывал меня букетами, потом исчез, но я поняла,
что он не смирился с потерей, когда увидела его первую книгу. Вернее, Павлуша и
раньше писал, но успеха не имел, а «Месть дамы» стала бестселлером. Так вот, на
титульном листе стояло посвящение: «Ей, любимой». Да, Подушкин благородно не
указал ни имени, ни фамилии, но все вокруг поняли, о ком идет речь.
Я кашлянул в кулак. Руфь Соломоновна не
первая, кто утверждает, что роман, после которого начался стремительный взлет
прозаика Подушкина, посвящен ей. Знавал я иных дам, говорящих те же слова,
кстати, Николетта абсолютно уверена, что сакраментальная фраза относится к ней.
Тот факт, что во время создания опуса «Месть дамы» госпожа Адилье еще не была
знакома с писателем, ее не смущает.
– Много всего происходило в моей
жизни, – журчала Руфь, – я взлетала, падала, снова поднималась, но
мужчины около меня находились великие: режиссеры, писатели, композиторы,
художники… Вот состарюсь и напишу книгу воспоминаний, перечислю всех своих
мальчиков. А какие фотографии я имею! Ха! Сохранила все! Даже в страшные годы
ничего не выбросила, как некоторые. Я, Ванечка, никого не боялась, даже
Сталина. Ну что он мог со мной сделать? В лагерь сослать? Знаешь, я имею
уникальное фото, стою под руку с Троцким. Ты хоть знаешь, о ком веду речь?
Я кивнул.
– Лев Троцкий, один из организаторов
Красной армии, был выслан из СССР за антисоветскую деятельность.
– Вот-вот, – обрадовалась
Руфь, – понимаешь, мою книгу сметут с прилавков. Что нахмурился?
