Правда ли, что состоялся подобный разговор, не
знает никто, но режиссера не посадили в лагерь, не выдворили из страны, просто
отчаянно ругали в газетах, не давали званий, обходили наградами, но тем не
менее работать не запрещали.
– Молодец! – похвалила любовника
Юля. – Это все?
Володя почесал переносицу.
– Еще он был любим женщинами, женился в
преклонных годах на какой-то молодой девице, та родила ребенка… Подробностей не
назову. Эта часть книги мне была неинтересна, я ее просто пролистал. Единственное,
что знаю точно, Анчаров сейчас причислен к классикам, он получил все мыслимые и
немыслимые награды, его осыпали почестями, обвесили лавровыми венками, закидали
орденами и медалями. Несмотря на старость, Константин Львович бодр, активно
работает, причем не только ставит пьесы, но и преподает в вузе, пишет статьи,
даже ходит по тусовкам.
– Это все? – вновь спросила Юля.
Коэн дернул плечом.
– Вроде да.
Чупинина плюхнулась на диван, задрала ноги на
спинку и заговорила:
– Верно рассказал. Правда, сейчас Анчаров
уже не имеет былой популярности. Раньше он единственный из всех позволял себе в
спектакле изобразить, допустим, сцену в метро. Люди спешат по эскалатору, и
один пассажир говорит другому:
«Отойдите, я тороплюсь. Те, кто стоят, должны
находиться справа».
«Верно, – отзывался второй актер, –
справа нет движения, вот слева, там жизнь».
В этом месте зрители начинали аплодировать и
шушукаться:
«Ах, как смело! Анчаров намекает на левую
оппозицию в советском обществе».
Но сейчас подобные фразы уже никого не
восхищают, сменилось поколение, для молодых Константин Львович – посыпанный
перхотью пень. Но все равно он классик, борец за демократию и так далее.
Правильно?
– Ну? – кивнул Владимир, не
понимавший пока, куда клонит Чупинина.
Юля потерла руки.
– А теперь слушай. Анчаров стукач.
Коэн вытаращил глаза:
– Не понял.
– Внештатный сотрудник КГБ, –
возбужденно продолжала любовница, – работал под кодовой кличкой
«Станиславский». Кагэбэшникам не откажешь в чувстве юмора. Сколько он народу
сдал! Я имею убойный материал.
– Ох и ни фига себе, – простонал
Владимир.
– Сохранилось все, – ликовала
Юля, – доносы, расписки, заявления Анчарова с просьбой предоставить ему за
заслуги квартиру, дачу, разрешить приобрести иномарку. Супер, да? Между прочим,
правдолюб всем врал, что «мерс» ему подарили в качестве премии французы.
– Ага, – растерянно кивнул
Коэн, – Юль, не пиши о нем.
– Почему? – прищурилась
любовница. – Взорвется бомба, дерьмо попадет в вентилятор!
– Лучше не надо.
– С ума сошел?
– Понимаешь, Анчаров – символ порядочности, –
забормотал Владимир, – некий термометр, которым измеряют интеллигентность.
Многие пятидесятилетние люди уверены: мир менялся, рушились режимы, но Анчаров
оставался самим собой. Он не дрогнул в советские времена, не встал на колени в
перестройку, не удрал на Запад, не купился за кусок колбасы, выстоял в
революцию. Константин Львович – человек, на которого следует равняться. Ты
сейчас разрушишь идеал, а людей нельзя лишать иллюзий, пожалей читателей. Одно
дело писать, как некая певичка затевает фальшивый развод с мужем, чтобы
привлечь к себе внимание прессы, другое – сталкивать с пьедестала кумира. С
таким же успехом можно сообщить, что стихи за Пушкина кропал камердинер.
Представляешь волну народного гнева и разочарования?
– Ой, сейчас заплачу, – фыркнула
Чупинина, – имей я доказательства о «неграх» Пушкина, мигом бы забацала
матерьяльчик. А таких, как Анчаров, надо сбрасывать с вершин! Ишь, борец за
правду! Орал о своем неприятии советской власти, давал убежище на даче
диссидентам, а потом таскал магнитофонные записи бесед с ними в КГБ!
«Сама ты хороша, – чуть было не ляпнул
Коэн, – разве ты имеешь право осуждать Анчарова?»
По счастью, Владимир поймал фразу на кончике
языка. Юлечка не заметила странного выражения на лице любовника и азартно выкрикнула:
– Это еще не все!
– Что еще? – поразился Коэн.
– Чудовищная вещь!
– Хуже стукачества?
– Намного!
– Говори.
– Догадайся!
Владимир развел руками.
– Он болен СПИДом?
– Нет.
– Сифилисом?
– Речь не о здоровье, – захихикала
Юля, – хотя и о нем тоже.
– Не понимаю.
– Сдаешься?
– Да.
Чупинина вскочила с дивана, подошла к буфету,
вытащила бутылку коньяка, наплескала немного в фужер и заявила:
– Он женился на молоденькой!
– Эка невидаль, – ухмыльнулся
Коэн, – ну ты и нарыла компромат. У нас даже поход налево не осуждается.
Кабы Ельцин или Путин с практиканткой в Кремле побаловались, никакого
«моникагейта» бы не случилось. Наоборот, еще обрадуется народ, скажет: «Наш-то
настоящий мужик, не импотент».
Юля допила коньяк.
– Эх, Володечка, – сладко пропела
она, – может, оно и так, но у Анчарова особая ситуация.
– Какая?
– Его женушку зовут Света Раскина. Она,
кстати, ребеночка мужу родила.
– И что?
– А то! – торжественно выкрикнула
Юлия. – Светлана из города Морска, я раздобыла копию ее свидетельства о
рождении. Но мама девушки, звали ее Раскина Елизавета, одно время училась в
театральном на курсе у… Анчарова. Компренэ?
– Ну, – кивнул Коэн, – пока
ничего шокирующего.
– Ща будет, – пообещала
Чупинина, – спокойненько. Елизавета внезапно бросила столицу, уехала в Морск,
там родила дочку Свету. Девочка выросла, приехала в Москву, поступила в
театральное училище на курс к Анчарову, понравилась легендарному режиссеру,
закрутила с ним шашни и, крэкс, фэкс, пэкс, стала госпожой Анчаровой. Хороший
финт для провинциалки.
– Частая история, не вижу в ней ничего
шокирующего, – остался равнодушным Владимир.
Юлечка забегала по комнате.
