Я взялся за руль. Действительно, этот наглец
прав: если я сейчас притащу его к Николетте, то, вероятнее всего, маменькина
свекровь Деля постесняется устраивать скандал, а все объяснения прессе захочет
дать лично Николетта, она не разрешит мне тянуть на себя одеяло славы. И какие
ко мне тогда будут претензии? Явился по приказу Николетты, спас метеорит и
ухитрился избавиться от надоедливого Коэна!
– Поторопись, – икнул корреспондент,
свесил голову на грудь и захрапел.
Я открыл окно, чтобы туда выдувало
отвратительный запах, источаемый Коэном. Мало того, что репортер, похоже,
последний раз мылся на Новый год, так от него еще несет алкоголем.
Дверь нам открыл Монти.
– Ванечка, – закатил кузен
глаза, – тут такое!
– Какое? – спросил я, оглядывая
черные провода, змеями тянувшиеся по коридору.
Монти заломил руки.
– Радио, телик, я так устал, сил нет.
Люди пристают, спрашивают. И у всех проходят болезни.
– Суп-п-пер, – прозаикался Коэн,
держась за мое плечо. – Показывай примочку, малыш!
– Это кто? – ужаснулся Монти.
– П-п-пресса, – ответил Владимир.
Кузен отступил в коридор.
– О, нет.
– Да, – решительно сказал я, –
где Николетта?
Монти поднял руку, и тут из гостиной раздался
отчаянный визг. Забыв про плохо стоящего на ногах Коэна, я рванул на шум.
Николетта оказалась жива-здорова, более того,
противный звук издавала не маменька, верещала сильно накрашенная баба в
невероятной желто-красно-зелено-синей тунике.
– Она ушла, – сиреной надрывалась
незнакомка, – насовсем. Прямо сразу, понимаешь?
Поскольку странная мадам обращалась явно ко
мне, я решил утешить обезумевшую гостью и вежливо ответил:
– Не стоит расстраиваться, вполне
вероятно, что она вернется.
Вопившая застыла с раскрытым ртом, затем,
понизив голос, заявила:
– Ну уж нет! Чего ты мне желаешь! Я
мучилась язвой не один год, желудок постоянно болел, только прикоснулась к
нему, все прошло! Ты откуда?
– Из машины, – ответил я, –
вернее, из прихожей, но до этого сидел в автомобиле!
– Идиот, – гаркнула «туника», –
какое издание представляешь? Сначала получи у пресс – секретаря, черт, забыла,
как его зовут, разрешение на интервью!
– Вава, – заверещала Николетта,
влетая в гостиную, – вот он!
– Пришел по первому зову. – Я не
упустил момента показать решимость помочь ей.
– Вот он, – в экстазе повторила
Николетта, – милый, замечательный, потрясающий, волшебный…
Я смутился, право, маменька перегибает палку.
Конечно, ей хочется продемонстрировать журналистам (а их в комнате человек пять
или шесть, сосчитать трудно, люди с фотоаппаратами постоянно перемещаются,
отчего мельтешит в глазах), какого отличного сына она сумела воспитать, но
столько лестных эпитетов сразу! Это уже слишком.
– Восхитительный, умопомрачительный,
элегантный, приносящий удачу и счастье, исцеляющий страждущих, – не
останавливалась Николетта.
Я кашлянул и попытался продемонстрировать
скромность.
– Вовсе не так уж я хорош, каким предстаю
из твоих слов, и совершенно не обладаю экстрасенсорными способностями.
Николетта окинула меня тяжелым взглядом.
– А кто говорит о тебе?
На долю секунды я растерялся и произнес:
– Но ты сейчас…
– Вава, – мгновенно перебила меня
Николетта, – эти ботинки не подходят к легкому костюму! Они тупоносые! И
цвет! Мерзопакостно!
Я ощутил прилив раздражения. Согласен, меня
можно назвать ретроградом, больше всего мне по душе простой, классический
костюм. Но я вовсе не чураюсь моды, в моем гардеробе имеются и джинсы, и
пуловеры, и футболки. Однако есть вещи, которые я не надену никогда. Допустим,
мятые до неприличия шаровары с карманами по бокам и дырками на коленях. Не по
вкусу мне и искусственно состаренные куртки такого вида, словно пять их
предыдущих владельцев умерли на помойке от глубокой старости, и тишотки с
неприличным рисунком не радуют. Я не очень разбираюсь в современных тенденциях
прет-а – порте, но при этом не осуждаю никого из мужчин, надевших на себя
розовую рубашку со стразами, голубую бейсболку, зеленые брюки и оранжевый шарф.
Если человеку хочется выглядеть цирковой обезьяной, не стану ему помехой, сам,
однако, ни за какие коврижки не выряжусь клоуном. Но вот ботинки!
Обувь – моя страсть, я могу рассказать о
штиблетах все и научить вас правильно выбирать их. Начнем с того, что летнюю
пару надо покупать вечером, после шести, а зимнюю, наоборот, в первой половине
дня. Ну да сейчас не время раздачи добрых советов. Николетта ничего не смыслит
в мужских туфлях! Тупоносые! Это самая последняя тенденция!
– И ремень тошнотный, – выпустила
еще одну стрелу маменька. – И вообще, я говорила о НЕМ.
Цепкие лапки Николетты схватили авоську,
сплетенную из бисера, она была настолько чудовищна, что у меня заломило виски.
Сквозь наплывающую боль я увидел, как маменька вытаскивает злополучный торт.
Журналисты засверкали вспышками фотоаппаратов.
– ОН исцеляет всех, – голосом мессии
объявила Николетта, – метеорит, посланец внеземной цивилизации.
– Ну-ка, покажи! – прогремело из
коридора, и в гостиную вихрем влетела тощая дама, замотанная, несмотря на
относительно теплый сентябрь, в горностаевую шубу.
– Деля! – взвизгнула Николетта и
быстро сунула окаменелый торт в сумку. – Ты уже здесь! Быстро добралась!
Я втянул голову в плечи. Ну надо же, я не
узнал свекровь Николетты, матушку Владимира Ивановича, мою названую бабушку.
Хотя как бы я сумел это сделать? Деля
покрасилась в огненно-рыжий цвет, завилась мелким бесом и, похоже, похудела еще
на пять килограммов, хотя последнее предположение кажется совершенно безумным:
скелет не способен потерять лишний вес.
– Во-первых, здравствуй, Нико, –
менторским тоном осадила невестку свекровь.
– Добрый день, – прошипела маменька.
– Очень некрасиво так отвечать, –
укорила ее Деля, – добрый день кому? Всем или только мне? О, Ванечка!
Здравствуй, мой дружочек, подойди скорей, поцелую тебя.
