Хотя он понял, что есть одна возможность, которая, может быть, сохранит ему жизнь. Но если выкуп был их единственной целью, то каким образом эти полудикари смогут войти в контакт с его друзьями или правительством? Он понял, насколько плачевно его состояние.
Бандиты были вынуждены двигаться медленно, так как лошади тащили тяжелые тюки награбленной в русском лагере добычи.
Кроме того, по тропе, на которую они вышли, нельзя было двигаться быстрее.
Войдя в узкий скалистый каньон, тропа круто поворачивала из ущелья к небольшой долине, на возвышенной части которой Стабух увидел то, что на расстоянии было похоже на обнесенную частоколом деревню, примостившуюся на скалистом плато, опоясывавшем долину.
Это, очевидно, и был конечный пункт путешествия бандитов, которые, без сомнения, являлись членами той самой шайки, ужасные слухи о которой наполняли сердца людей страхом. Стабух был огорчен тем, что факт о белом главаре банды оказался, вероятно, ложным, а ведь ему было бы гораздо проще договориться об условиях и сумме выкупа с европейцем, чем с этими невежественными дикарями.
Когда они достигли деревни, Стабух обнаружил, что за их прибытием внимательно наблюдали дозорные, стоявшие за частоколом, чьи головы и плечи были сейчас уже хорошо видны над грубым, но прочным крепостным валом.
Вскоре часовые уже выкрикивали приветствия и вопросы членам возвращавшейся банды, в то время как ворота медленно отворялись. Свирепые всадники въехали в ограду с пленником, который вскоре стал центром внимания толпы мужчин, женщин и детей, любопытных, задававших вопросы — дикой толпы чернокожих.
Хотя ничего угрожающего для жизни не было в отношении дикарей к нему, он чувствовал определенное недружелюбие в их поведении, которое давало повод для мрачных предчувствий, а когда кавалькада вошла в центральную часть деревни, где находились хижины, у него снова блеснул луч надежды.
Она появилась в тот момент, когда он увидел невысокого бородатого белого человека, появившегося из одного убогого жилища. В тот же момент угнетенное состояние, в котором он находился, частично, по крайней мере, прошло.
Бандиты спешились, а его грубо стащили с лошади и толкнули в сторону белого человека, который стоял в дверном проеме, угрюмо изучая пленника и одновременно слушая доклад главаря возвратившейся банды.
На лице бородача не появилось и тени улыбки, когда он после доклада черного бандита обратился к Стабуху.
Русский понял, что язык, на котором говорил незнакомец, был итальянский, но он его не понимал и не мог говорить.
Он заговорил по-русски, но бородач пожал плечами и помотал головой. Тогда Стабух перешел на английский.
— Вот так-то лучше, — сказал бородач резко. — Я немного понимаю по-английски. Кто вы? На каком языке вы сначала говорили со мной? Из какой вы страны?
— Я ученый, — ответил Стабух, — и говорил с сами по-русски.
— Вы из России?
— Да.
Человек некоторое время пристально смотрел на него, как бы пытаясь прочесть его сокровенные мысли, потом заговорил снова.
Стабух отметил приземистое, мощное телосложение незнакомца, жестокие губы, только частью закрытые большой черной бородой, холодные и хитрые глаза и понял, что ему не будет лучше, чем в руках у чернокожих.
— Вы говорите, что вы русский, — сказал человек. — Вы красный или белый?
Стабух не знал, что ответить. Ему было известно, что красных русских любят не все, и что большую часть итальянцев учат ненавидеть их, но в личности незнакомца было что-то такое, что давало возможность предположить, что он относиться с большей благосклонностью к "красным", чем к "белым". К тому же, если допустить, что он более расположен к "красным", его можно быстрее убедить. По этим причинам Стабух решил сказать правду.
— Я — красный, — произнес он.
Бородач снова пристально посмотрел на него. Затем сделал жест, который мог бы сойти незамеченным любым, но не красным. Леон Стабух вздохнул с облегчением, но не подал виду, что понял этот знак, и не ответил на него в соответствии с ритуалом его организации, в то время как другой внимательно наблюдал за ним.
— Как тебя зовут? — спросил бородач изменившимся тоном.
— Леон Стабух, — ответил русский. — А как твое имя, товарищ?
— Доменик Капиетро. Пойдем поговорим в доме. У меня есть бутылка вина, выпьем и познакомимся поближе.
— Ну что ж, пошли, — сказал Стабух. — Я чувствую необходимость успокоить нервы. Эти несколько часов были для меня не слишком приятны.
— Я прошу извинить за те неудобства, которые мои люди причинили вам, сказал Капиетро, ведя его в дом. — Но все будет хорошо. Садитесь. Как видите, я живу очень просто, но какой трон императора можно сравнить с величием матери-земли?
— Да, вы правы, — согласился Стабух. Он заметил, что в доме совершенно отсутствуют стулья или хотя бы табуретки.
— Особенно, — добавил он, — если находишься в доме друга.
Капиетро порылся в старом шерстяном мешке и, наконец, вытащил бутылку, которую откупорил и протянул Стабуху.
— Золотые бокалы нужны королям, Стабух, — сказал он. — Но не для таких как мы, не так ли?
Стабух поднес бутылку к губам и сделал глоток жгучей жидкости, а когда она обожгла желудок, и градусы ударили в голову, последние страхи Стабуха совершенно исчезли.
Он передал бутылку хозяину.
— Ответь мне, почему меня схватили, кто ты и что ты хочешь от меня? спросил он.
— Мой вождь сказал мне, что ты был один, брошенный членами своей экспедиции, и, не зная, кто ты: друг или враг, он решил привезти тебя сюда ко мне. Тебе повезло, что во главе отряда сегодня был Донго. Другой, может быть, убил бы тебя сначала, а потом стал бы все выяснять. Они — скопище убийц и ворон, но это мои люди. Их жестоко угнетали хозяева, они почувствовали иго рабства на собственных плечах и теперь ненавидят всех людей. Не надо осуждать их. Они хорошие. Они верно служат мне. Они — сила, я — мозг, и мы делим доходы от наших операций поровну: половину исполнителям, половину мозгу.
Капиетро нахмурился, потом его лицо прояснилось.
— Хотя ты и товарищ, но позволь мне сказать, что быть любопытным не всегда безопасно. Стабух пожал плечами.
— Не рассказывай мне ни о чем, — заметил он. — Меня это не касается, это не мое дело.
— Ну что ж! — воскликнул итальянец. — А меня не интересует, как и почему ты оказался в Африке. Может быть, ты сам когда-нибудь расскажешь мне об этом, когда сочтешь нужным. Давай лучше выпьем!
Итак, они продолжали разговор, прерываясь, чтобы отпить вина, тщательно избегая вопросов о личном, но у каждого на языке вертелся самый важный вопрос, вопрос о роде его занятий. Жидкость усыпила в какой-то степени их подозрительность и побуждала к доверию и любопытству.
