Он хорошо знает, насколько это неорганизованная и беспорядочная
масса и как трудно собрать людей на подобное мероприятие. И именно сознание
этого заставляет его удвоить, утроить свои усилия. Только блестящая
демонстрация народной любви может спасти сейчас положение Цезаря, и он делает
все от него зависящее, дабы энтузиазм толпы не угасал.
К вечеру следующего дня толпа у его дома выросла вдвое. В
ней среди подвыпивших гладиаторов и римского плебса часто мелькали физиономии
друзей и почитателей верховного жреца — Мамурры, Сервилия, Цепиона, Гая
Требония. Здесь же был и вездесущий Клодий, всегда появлявшийся там, где бывали
беспорядки. Выделялся своей атлетической фигурой молодой Марк Антоний,
девятнадцатилетний племянник консуляра Гая Антония. Собравшиеся требовали
возвращения Цезаря в сенат.
Для римлян, уже давно привыкших к уличным беспорядкам, это
было по-своему новое и поучительное зрелище — массовая демонстрация в поддержку
опального государственного деятеля. Вечными традициями люмпенского класса было
пренебрежение к изгнанным и безусловная поддержка находящихся у власти
магистратов. Поддержкой опального кандидата люмпенское сословие, возглавляемое
несколькими именитыми патрициями, впервые открыто демонстрировало свою мощь
всему народу и сенату. Отныне приходилось считаться с этим стихийным и
по-своему хорошо организованным движением.
К исходу третьего дня толпа у дома Цезаря выросла до
неприличных, с точки зрения сенаторов, размеров и насчитывала уже более десяти
тысяч человек. Бойкие мальчики, которым было заранее уплачено, разносили
бесплатно вино и хлеб. В результате долги Цезаря выросли еще на несколько
талантов, но энтузиазм толпы нарастал с каждым часом.
Когда стали раздаваться крики с призывами насильно вернуть
Цезаря в сенат, к толпе, наконец, вышел сам городской претор. Увидев своего
любимца, римляне завопили от радости. Цезарь усмехнулся, поднимая руку и
призывая к тишине. Он слишком хорошо знал истинную цену любви народа и своей
популярности.
— Цезарь благодарит вас за все, — громко сказал о
себе в третьем лице молодой претор, — но я прошу вас разойтись.
— Мы останемся здесь, — быстро выкрикнул Гай
Оппий.
Толпа одобрительно загудела.
— Я прошу дать возможность сенату отменить свое
решение, — очень громко произнес Цезарь, — я не совершал ничего
противозаконного и думаю, что сенат отменит несправедливое решение. Я распустил
ликторов и готов подчиниться решениям сената, оставаясь частным лицом.
Он знал, что уже через несколько часов об этих словах будет
знать каждый сенатор в городе.
Механизм обмана толпы и использования народных масс в своих
интересах не изменялся последние две тысячи лет, оставаясь универсальным
орудием честолюбивых проходимцев и карьеристов. Спустя две тысячи лет голоса
избирателей вновь будут покупать «хлебом и зрелищами», а толпу будет
интересовать не предвыборная платформа кандидатов, а их умение накормить
озлобленный люмпенский класс, увлечь людей звонкими лозунгами, пустыми
обещаниями, демагогическими призывами.
— Мы не уйдем отсюда, — вновь раздался чей-то
крик.
— Мы с тобой, Цезарь! — отозвался другой с
противоположной стороны улицы.
Толпа радостно зашумела.
Клодий протиснулся вперед.
— Мы пойдем на сенат и заставим этих стариков изменить
свое решение, — решительно сказал он.
— А ликторы? — спросил чей-то голос.
— Мы их разгоним.
— А легионеры префекта?
— Их тоже, — решительно махнул Клодий.
— Нет, — быстро поднял руку Цезарь, — я еще
раз прошу вас разойтись. Нельзя одно беззаконие восстанавливать другим
беззаконием. Я думаю, отцы-сенаторы поймут, что ни я, ни Метелл Непот, выдвигая
Помпея, не имели дурных замыслов и стремились действовать на благо республики и
народа римского. Мы хотели лишь защитить права римских ветеранов, столь много
сделавших для нас.
Толпа одобрительно зашумела. Имя Помпея было у всех на
устах. С этого момента все победы Помпея вольно или невольно будут связываться
с именем Цезаря. В глазах римлян городской претор становился единственным
защитником попранных прав армейских ветеранов, в массе своей составляющих
люмпенское сословие.
Стремительно промотав награбленное, эти люди, привыкшие жить
войной и грабежами, быстро опускались на дно, составляя неисчерпаемый резерв
класса люмпенов. Но в их глазах Цезарь всегда был истинным другом и защитником.
Даже Домициана — старшая весталка, потребовавшая удаления
провинившейся весталки Постумии из коллегии весталок, не получила нужного ей
большинства голосов у жреческих коллегий, состоящих более чем наполовину из
плебеев и разорившихся патрициев.
Ситуация в городе встревожила и самых твердолобых сенаторов.
Инстинкт самосохранения подсказывал — с Цезарем лучше не связываться.
Собравшиеся в доме Катула сенаторы предложили восстановить
Цезаря в его должности. По предложению Катона одновременно было решено
увеличить бесплатную раздачу хлеба на беспрецедентно большую сумму, равную семи
с половиной миллионам денариев.
Катон, Цицерон и все остальные понимали — нужно сделать все,
чтобы вырвать люмпенское сословие из-под влияния Цезаря. Но что еще, кроме
хлеба, могли дать эти магистраты. Спустя два месяца бесплатная раздача хлеба
превратится в еще один триумф Цезаря, так как в большинстве своем люди, получая
хлеб, считали, что и это милость щедрого Цезаря.
На следующее утро сенаторы, собравшиеся в храме Юпитера,
почти единогласно проголосовали за отмену собственного постановления и
торжественно разрешили Цезарю вновь приступить к исполнению своих обязанностей.
Другим пунктом было решено принять предложение Катона и увеличить бесплатную
раздачу хлеба.
Свое возвращение в сенат Цезарь организовал как можно более
торжественно. Впереди шествовали ликторы, вновь вернувшиеся к исполнению своих
обязанностей. Улыбающийся претор прошел через весь сенат, встреченный
одобрительными возгласами своих сторонников.
Красс торжествовал. Его деньги сыграли не последнюю роль в
этом спектакле. Катон мрачно взирал на это торжество.
— Мы уступаем все время, — тихо сказал он
Агенобарбу, не сводя ненавидящих глаз с Цезаря, — но его надо остановить.
Иначе у нас будут два Катилины. Один — в лагере, другой — в городе. И
неизвестно, кто из них хуже.
Глава XXVIII
Куда: куда вы валите, преступные
Мечи в безумье выхватив?
Неужто мало полей и волн морских
Залито кровью римскою?
Квинт Гораций Флакк
(Перевод П. Семенова-Тян-Шанского)
Ранним утром, когда солнечный диск едва показался на
горизонте, Вибий проснулся в постели Семпронии. Она, как обычно, приняла его
прошлой ночью, когда юноша, раздираемый своей страстью, вновь пришел к дому
любимой женщины. Каждая проведенная в доме Семпронии ночь становилась для него
источником невероятных наслаждений и мук. Удовлетворяя свою страсть, он только
усиливал душевные муки, чувствуя, как бесстрастно отвечает на его ласки
Семпрония. Для женщины это стало своеобразной игрой, не лишенной к тому же
удовольствия. Но несчастный влюбленный желал большего, и одно сознание этого
желания усиливало его страдания.
