— Где ты была во время казни? — неожиданно поменял
тему разговора Цезарь. — Тебя видели ночью на Форуме.
Юлия молчала, опустив голову, и отец понял, что не ошибся и
на этот раз.
Он нахмурился.
— Это не самое подходящее место для девушки, —
строго сказал Цезарь, — прошу тебя помнить об этом.
— Я видела тебя там, — тихо призналась дочь.
Цезарь неожиданно разозлился.
— Этот варварский обычай и никому не нужная жестокость
только обострили наши отношения с катилинариями.
— Все в Риме говорят, что ты был против казни.
— Я был против нарушения римских законов, — устало
сказал Цезарь, — и боюсь, что этим прецедентом мы только открываем длинный
список незаконных приговоров и казней. Цицерон меньше всего думал о нашем
государстве. Им двигала скорее личная месть к катилинариям.
Юлия подошла к отцу.
— Римляне любят тебя, — тихо прошептала
она, — и, кажется, я начинаю понимать за что. Ты одинаково велик и в
гневе, и в милосердии. Юпитер благоволит к тебе во всех твоих начинаниях.
Отец молчал. Мысли его были обращены к Иудее, где в это
время находилась армия Помпея. Это сейчас волновало его более всего.
Глава XXV
И ненавижу ее и люблю.
«Почему же?» — ты спросишь.
Сам я не знаю, но так
Чувствую я — и томлюсь.
Гай Валерий Катулл
(Перевод Ф. Петровского)
Минули сатурналии, дивалии и ларенталии,
[124]
проводимые в этом году с меньшей помпезностью и роскошью. И не раздавались
голоса празднующих, не чувствовалось привычного веселья. Смертная казнь, столь
давно не применяемая в Риме и совершаемая теперь с такой театральной
торжественностью, потрясла почти всех римлян своей жестокой реальностью.
Смерть, столь нежеланная гостья в стенах «Вечного города», вошла туда, дабы
утвердить свое господство, и ее ледяное дыхание словно коснулось каждого. И
каждый римлянин интуитивно почувствовал, что эта проклятая гостья собирается
остаться в городе очень надолго.
В эти холодные предновогодние дни Вибий, уже несколько
оправившийся после ранения, изнемогал от желания увидеть Семпронию. Если бы он
мог оказаться рядом с ней, часто думал юноша, вспоминая дни, проведенные в доме
женщины. Только после ларенталий эскулап разрешил ему вставать, и, с трудом
передвигаясь, морщась от боли, Вибий поспешил к дому любимой.
Семпрония в эти дни испытывала похожие чувства. Но не к
несчастному Вибию. Ею всецело владела единственная страсть к Катилине. Но ее
возлюбленный был еще дальше, чем от своей любви Вибий, и это еще больше
разжигало страсть в этой необузданной натуре.
Вибий, прихрамывая, подходил к дому Семпронии в сумерках
надвигающейся ночи. Он сумел незаметно уйти из дома, надеясь объясниться с
любимой женщиной.
У портика дома Семпронии в этот вечерний час не было ни
души, и Вибий мысленно поблагодарил богов за посланную удачу. На стук в дверь
появился привратник, сразу узнавший Вибия. Не расспрашивая ни о чем, он
пропустил его в атрий и послал за рабом предупредить хозяйку.
Вибий неторопливо ходил по атрию, хотя подобная нагрузка
отдавалась сильной болью в бедре. Наконец, на пороге появилась Семпрония с
распущенными волосами. На ней был голубой хитон, не скрывавший прелестей ее
фигуры.
— Вибий, — удивилась женщина, — ты уже
поправился? Что случилось?
— Да, — угрюмо сказал юноша, — я чувствую
себя достаточно хорошо. Но я пришел сюда не только для того, чтобы сообщить
тебе от этом.
— Слушаю, — улыбнулась женщина.
— Я пришел сказать, — Вибий замялся и, пересилив
себя, продолжал: — Я пришел сказать, что вот уже два месяца я сгораю от тоски
по тебе, Семпрония. Я полюбил тебя и, клянусь Юноной, потерял из-за тебя разум.
Женщина самодовольно усмехнулась. Это было далеко не первое
признание, услышанное многоопытной Семпронией. Но каждое такое признание было
приятно женщине, хотя она была зачастую равнодушна к мужчинам, столь горячо
предлагавшим ей свою любовь. Бесстыдное поведение, пренебрежение всеми
возможными правилами морали, а скорее даже вызов общепринятым нормам быстро
развратили Семпронию, и душа ее, погрязшая в пороках, уже не могла отзываться
на волны любви другого человека. Если бы не страсть к Катилине, которая
внезапно обожгла ее, она осталась бы равнодушной, слушая слова Вибия. Они
скорее льстили ее самолюбию, услаждая слух, чем трогали сердце.
Но сейчас не меньший огонь пылал и в ее груди. Она подошла к
Вибию, касаясь его лица кончиками пальцев.
— Бедный мальчик, — нежно сказала она. — Я
старше тебя на целых шесть лет. Я слишком стара для тебя, Вибий.
Юноша вспыхнул, весь дрожа от близости любимого существа. В
его жизни, столь короткой и беспутной, это была первая любовь, и, как всякая
первая любовь, она была сладостно-мучительной и восторженной.
Предыдущий опыт разврата не мог убить в нем надежду на это
чувство, столь редко посещающее смертных.
— Я люблю тебя, — упрямо повторил Вибий, делая шаг
вперед.
Семпрония легко дотронулась до его головы.
— Боги ослепили тебя, но это быстро пройдет, Вибий,
поверь мне.
Юноша жадно схватил ее руку и стал осыпать поцелуями столь
сладостное для него тело. Семпрония с улыбкой следила за ним, не пытаясь
высвободиться.
— Клянусь Венерой, ты безумен, — ласково сказала
женщина, не уклоняясь от поцелуев, — подожди, подожди.
Она отстранилась от юноши.
— Ты красив, как Аполлон, смел, отважен… Я не для тебя,
Вибий. Все это я уже прошла, и не один раз…
— Не говори, — закричал юноша.
— Не перебивай, — властно сказала женщина, —
я не смогу тебя любить, а просто обладать моим телом тебе мало. Ты хочешь,
чтобы я отвечала на твои ласки, поцелуи, объятия. Этого не будет, Вибий… Когда
ты захочешь, ты можешь прийти ко мне и провести ночь. Я буду ждать тебя, и в
награду за твою смелость ты можешь взять меня. Но только тело, душа моя, увы,
уже слишком стара.
Она повернулась и вышла, не прощаясь. Вибий еще несколько
мгновений стоял молча, затем, сжав кулаки, поднял их вверх.
— Проклятие! — прокричал он, с трудом выходя из
атрия.
Уже на улице, обратившись к небу, он мрачно погрозил кому-то
и стремительно зашагал к дому своего дяди — Аврелия Котты, где он проживал все
это время. Но, сделав несколько шагов, он едва не упал, настолько сильной была
боль, пронзившая его тело.
— Даже боги против меня, — прошептал он с горечью.
