— Не богохульствуй, — строго одернул его
брат, — нельзя клясться именем бога и призывать врагов истреблять верящих
в него!
Помпей, молча слушавший ожесточенную перепалку между
братьями, решил, наконец, вмешаться.
— Я позвал тебя, Аристобул, чтобы узнать, можешь ли ты
поговорить со своими сторонниками в храме? — мягко спросил римлянин.
— Я не сделаю этого, — покачал головой
Аристобул, — и ты это знаешь, римлянин.
— Ладно, — махнул рукой Помпей, — ты мог бы
спасти своих людей от истребления.
— Они меня не послушают, — гордо сказал иудейский
царь, — бесчестье для них хуже смерти, и в храме они будут драться до
конца.
— Иди, — гневно сказал римлянин.
Аристобул, поклонившись, исчез в кустарнике.
— Проклятый нечестивец, — закричал Гиркан, —
он согласен на истребление иудеев ради своего честолюбия.
— А ты? — в упор спросил Помпей. — Ты не
согласен?
Глаза Гиркана гневно сверкнули.
— Да, — выдохнул он, — клянусь милостью Яхве,
я согласен. Эти вероотступники должны умереть. Ибо Господь учит карать
вероотступников.
Помпей содрогнулся. Любой вид религиозного или политического
фанатизма был ему крайне неприятен. Воспитанный на традициях эллинской
культуры, высокообразованный Помпей в душе скорее сочувствовал
вольнодумцам-саддукеям, чем лживым религиозным догматикам-фарисеям. «Но в
политике нельзя следовать личным симпатиям», — в который раз с горечью
подумал Помпей.
— Я стою здесь уже три месяца, — зло сказал
он, — целые царства покорялись мне в менее короткие сроки. Что мне делать,
Гиркан?
— Напасть в субботу, — мрачно посоветовал иудей,
неприятно улыбаясь.
— В субботу? — изумился Помпей.
Понимая, как необходим им в дальнейшем союз с Иудеей,
римляне щадили религиозные чувства иудеев, и по субботам, в дни священного
отдыха для иерусалимцев, римская армия не штурмовала стены храма.
И вот теперь брат иудейского первосвященника советует напасть
в субботу!
— А твои соотечественники в городе? — усомнился
Помпей. — Что скажут они?
— Пусть тебя это не волнует, — торжественно сказал
Гиркан, — боги прощают все, сделанное во имя блага всемогущего Яхве.
«Какой мерзавец, — огорченно подумал Помпей, — и
это религиозный фанатик? Во имя собственных честолюбивых планов он готов на
время отречься и от своих богов, и от своих соотечественников».
А Гиркан, уже обернувшись к солнцу, горячо молил:
— Боже! Гордые восстали против меня, и скопище
мятежников ищет моей души, не представляют они Тебя перед собой. Но ты, Господи
Боже, щедрый и благосердный, долготерпимый, и многомилостивый, и истинный.
Призри на меня и помилуй меня, даруй крепость Твою рабу Твоему и спаси сына
раба Твоего. Покажи на мне знамение во благо, да видят ненавидящие меня и
устыдятся, потому что Ты, Господи, помог мне и утешил меня.
Помолившись, Гиркан обернулся к Помпею.
— Нападайте в субботу, — коротко повторил он и,
кивнув головой, зашагал в сторону, противоположную от солнца.
Помпей долго смотрел ему вслед.
Во время субботнего отдыха, в жаркий полдень, римляне, почти
не встречая сопротивления, ворвались в храм. Гней Помпей совершил самое большое
святотатство в своей жизни. Он вошел в главное храмовое помещение, куда мог
заходить только иудейский первосвященник один раз в год. Тора была осквернена,
и по иудейским законам ее полагалось хоронить, как мертвого человека. Стоя на
крепостных стенах, Гиркан, получивший, наконец, власть над всем городом, злобно
провожал уходящее римское войско. Иудея становилась отныне провинцией Рима, и в
городе оставался римский гарнизон. И Гиркан, уже утвержденный первосвященник
Иудеи, проклинал от всей души Гнея Помпея Магна.
— Да падешь ты на глазах домочадцев своих, на глазах
друзей и близких. И будешь ты убит, как пес, и не совершат над тобой
положенного обряда, — проклинал римлянина Гиркан.
Уходящие римляне разрушили храм до основания, и оставшаяся
Стена Плача до сих пор стоит в Иерусалиме печальным и назидательным памятником
иудейского народа.
Спустя пятнадцать лет после описываемых нами событий Помпей
Великий был предательски убит на египетском берегу на глазах жены и сына. Тело
его было осквернено, а голова выставлена на потеху врагам.
Глава XXIII
Обвинитель и судья не могут совмещаться в одном лице.
Менандр
За тысячелетнюю историю римского сената можно насчитать
немало славных и горьких деяний. Но лишь некоторые из его заседаний вошли в
большую историю, став заметными вехами человеческой цивилизации. Заседавший
почти непрерывно в течение десяти столетий (сам по себе уникальный случай в
истории человечества) сенат провел несколько сот тысяч заседаний, многие из
которых известны далеким потомкам.
Одним из наиболее памятных заседаний сената с полной
уверенностью мы можем назвать заседание 5 декабря 63 года до Рождества
Христова. Или в день декабрьских нон года 691-го со дня основания Рима.
С раннего утра в храм Конкордии, богини согласия, окруженный
усиленной охраной легионеров городских когорт, стали собираться сенаторы на это
историческое заседание римского сената.
Вопреки обычаю, одним из первых в храм пришел Цицерон. Он
был мрачен и задумчив как никогда. Всю ночь провел консул в доме своих друзей,
мучаясь в поисках ответа, как поступить с заговорщиками. Доказательства были
слишком очевидны, но применять смертную казнь без одобрения народного собрания
было невозможно. Кроме всего прочего, согласно обычаям, любой римлянин мог
добровольно уйти от наказания, удалясь в изгнание.
Однако такое решение менее всего устраивало Цицерона.
Подарить мятежникам жизнь — означало дать им новый шанс для борьбы с
республикой. И приходилось выбирать.
Мягкий, по натуре добрый человек, консул понимал, сколь
ужасными могут быть последствия любого непродуманного шага. Именно в эту ночь,
когда Цицерон мучился, пытаясь найти правильное решение, к нему пришла жена.
Всю ночь честолюбивая Теренция провела в обществе
девственных весталок, занятых таинствами праздника Доброй богини. По
устоявшейся традиции, празднества проводились в доме консулов или преторов их
женами или матерями. Мужчинам, проживающим в доме, в такие дни вход был
воспрещен даже в собственное жилище. В этот год праздник проводился в доме
Цицерона, именно поэтому столь неприятное совпадение заставило консула
находиться в эти тревожные дни в доме своих друзей.
Увидев жену, Цицерон обрадовался и одновременно испугался,
встревоженный ее внезапным появлением. Он уважал и ценил ее независимый ум и
точность суждений, хотя иногда жаловался друзьям на ее несносный характер:
властная Теренция слишком часто вмешивалась в политические интриги мужа.
