С ранней молодости, еще не сняв юношеской тоги, Помпей
принял участие в походах своего отца Страбона. В двадцать три года он,
единственный из всех известных миру римских деятелей, был удостоен
императорского титула за выдающиеся победы в ходе гражданских войн.
[120]
Зверства марианских диктаторов, Цинны и Карбона, переполнили
гневом сердце молодого Гнея Помпея, и, набрав три легиона солдат, он на свой
страх и риск выступил против марианцев. Одержав несколько убедительных побед,
Помпей сумел привести свой корпус на соединение с армией Суллы. Сам Сулла
назвал его императором, провозгласив его триумф. Позднее именно Помпею поручено
было командовать армией оптиматов, высадившейся в Африке. Разгромив армию
марианцев под командованием Демиция, Помпей получил тогда прозвище Магн —
Великий.
Сулла почти безгранично доверял молодому полководцу. Именно
Помпею были поручены карательные экспедиции в Галлию и Испанию. Согласно
специальному поручению римского сената, он подавлял восстание Сертория, громил
базы киликийских пиратов, вместе с Крассом уничтожал армию Спартака. Ему было
доверено окончание труднейшей войны с Митридатом Понтийским и кавказские
походы.
Живи Помпей в любую другую эпоху, его имя стало бы
нарицательным для обозначения величайших подвигов и триумфов. Но, на свою беду,
он оказался в истории на одном отрезке времени с Юлием Цезарем. Судьба была
менее благосклонна поначалу к молодому Цезарю, но в конечном итоге она
смирилась, уступая его гению, и в мировой истории нам осталось имя Гая Юлия
Цезаря. Противостояние двух выдающихся людей изменило ход мировой истории, и
побежденный Помпей отступил в тень, уступая блистательному величию посмертной
славы победившего Цезаря.
Но сегодня здесь, на холмах Иерусалимских, в тени душистого
кустарника, раздраженный Помпей ждет последних сообщений своих центурионов. По
предложению претора он приказал привести сюда Гиркана и Аристобула, дабы брат
убедил брата в безнадежности сопротивления его сторонников.
Солнце сегодня особенно нестерпимо, и только прохладные
городские сады дают возможность хоть как-то укрыться от этого слепящего зноя.
Появился дежурный центурион.
— Пришел Гиркан, — коротко сказал римлянин.
Помпей кивнул, морщась словно от зубной боли. Он не любил
этого бородатого иудея, всегда одетого в темное одеяние, со скорбным лицом и
тощей нескладной фигурой. Аристобул нравился ему куда больше, но в политике
нельзя было руководствоваться только личными симпатиями. Эту истину римский
полководец усвоил с юных лет.
Гиркан появился неожиданно, словно был выдавлен плотным
горячим воздухом из кустарника, внезапно материализовавшись, как навязчивое
видение.
— Да пошлют тебе боги удачу, — сдержанно
приветствовал он Помпея.
— Я послал за тобой, — начал без предисловий
римский полководец, — чтобы ты в последний раз поговорил со своим братом
Аристобулом. Или осажденные сдаются, или мы разрушим храм. Через несколько дней
все будет кончено. Я прикажу не брать пленных.
Гиркан молча слушал, не скрывая горевшей в его глазах
ненависти.
— Пусть они умрут все, — гневно сказал он
римлянину, — это вероотступники, у них нет ничего святого. Таких нужно
истреблять без пощады.
Ненависть в его глазах была слишком очевидна, чтобы Помпей
не понял, что она относится не только к соплеменникам-иудеям, но в еще большей
степени к чужеземцам-римлянам.
Он недовольно закряхтел, и в этот момент, раздвигая
кустарник, появился декурион, доложивший о прибытии Аристобула.
Царь иудеев Аристобул был совсем непохож на своего брата.
Коренастый, плотный, неторопливый, он даже физически являл собой тип, резко
отличный, противоположный Гиркану. Глубоко посаженные глаза внимательно и
спокойно глядели на вождя римлян. Помпей еще раз подумал о слишком частом
несовпадении личных и государственных симпатий.
Аристобул коротко кивнул Помпею, демонстративно отвернувшись
от Гиркана.
— Оставьте нас одних, — сказал Помпей, делая знак
римлянам.
Претор встревожился.
— Великий, я не могу…
— Я сказал — уйдите, — недовольно махнул Помпей.
«Еще не хватает, чтобы легионеры видели, что римский
полководец боится двух иудеев», — высокомерно подумал римлянин.
— Ты знаешь, зачем тебя позвали? — спросил Помпей,
когда они остались втроем.
— Догадываюсь, — кивнул Аристобул, — ты
думаешь убедить меня в бесполезности сопротивления. Напрасно. Я и без того в
этом убежден. Но именно поэтому мы будем сражаться с римлянами до последнего
человека.
— Будьте вы прокляты, братоубийцы, — гневно сказал
Гиркан, — милость всемогущего Яхве не беспредельна. Он явит вам свой
грозный лик. Не знаете, не разумеете истины вы, ходите во тьме. Но вы умрете,
как человеки и как всякий из князей.
— Это говоришь ты, — изумился Аристобул,
поворачиваясь всем корпусом к брату, — ты, который поднял людей друг
против друга, ты, который пошел против своего брата, ты, благодаря которому
сейчас в городе чужеземные войска. И ты смеешь упрекать нас. Воистину вы,
фарисеи, великие мастера притворства. Поднимаете к небесам уста свои, а язык
ваш расхаживает по земле. Кто позвал римлян в Иерусалим? Из-за чего идет
братоубийственная война, Гиркан? Разве ты не знаешь, что именно вы первыми
начали эту братоубийственную войну, разве не вы призывали на площадях и улицах
бить богоотступников и предателей веры, разве не вы своим религиозным
фанатизмом раскололи народ надвое, и римляне вошли в город? Ибо сказано: сыны
человеческие — только суета, сыны мужей — ложь, если положить вас на весы — вы
легче пустоты.
— Неправда, — закричал Гиркан, — мы истинно
служим Яхве, а вы отреклись от своих богов, забыли их, поэтому боги отвернулись
от нашего города. Это вы, нечестивцы и богохульники, призывали отказаться от
служения богам, насмехались над традициями и жрецами, оскверняли храмы своими
нечестивыми разговорами. И восстанет Боже! — закричал Гиркан. — И
защитит дело свое, и вспомнит вседневное поношение ваше от безумного. Ибо
удаляющиеся от него гибнут, и боги истребляют всякого отступающего.
— От кого удаляются, — разозлился
Аристобул, — от богов, которых придумали вы, которые удобны прежде все
вам, чтобы управлять народом, чтобы держать его в неведении и страхе. Вы
предали иудейский народ, призвали чужеземцев и, значит, предали своих богов. И
не тебе, Гиркан, обвинять меня в богохульстве. Разве во мраке познают чудеса
Его и в земле забвения правду Его?
— Господа Бога твоего бойся, — поднял руку
Гиркан, — и Ему одному служи и Его именем клянись.
