— Мы были вместе с Антистием, — сурово подтвердил
претор, — и нашли там более трехсот отточенных мечей и кинжалов, а также
паклю и серу в больших количествах.
— А как объяснил это Цетег? — спросил своим
визгливым голосом Катул.
— Никак. Он молчит, — пожал плечами Сульпиций.
— Позовите Тита Вольтурция, — предложил
Катон, — мы обязаны разобраться до конца.
По знаку Цицерона двое легионеров ввели в зал испуганного
Тита Вольтурция.
— Встань ровно, — громко сказал Ваттий Иссаварик,
председательствующий сената, — ты стоишь перед римским сенатом и
консулами.
Юноша попытался выпрямиться, но его била сильная дрожь.
— Ты вез письма к аллоборгам? — спросил Ваттий.
Юноша молчал, озираясь вокруг. Цицерон понял, что наступил
самый решительный момент.
— Я предлагаю, — начал он, — гарантировать от
имени сената прощение Титу Вольтурцию, если он расскажет нам всю правду,
исполнив свой долг. Думаю, что сенат поддержит такое предложение.
— Протестую, — закричал сверху Катон, —
всякая сделка с заговорщиками аморальна.
Но многие уже согласно кивали головами, доносились
одобрительные крики. Ваттий Иссаварик, посмотрев по сторонам, утвердительно
кивнул головой.
Цицерон правильно все рассчитал. Ошеломленный юноша,
увидевший столько знаменитостей, напуганный арестом и необычностью
происходящего, был окончательно сбит с толку.
— Сенат Рима простит тебя, Тит Вольтурций, —
торжественно сказал Ваттий, — если ты расскажешь нам правду и исполнишь
свой долг гражданина…
Испуганный Тит вертел головой, не соображая еще, что
происходит. Решив, что юноша достаточно подготовлен, Цицерон перешел к допросу.
— Ты вез письма вождям аллоборгов? — спросил
консул.
— Да, — кивнул Тит.
— Кто их передал тебе? — закричал невыдержанный
Домициан, нарушая заранее заготовленный сценарий.
Юноша собрался с мыслями.
— Кто? — строго переспросил Цицерон.
— Лентул, — почти неслышно выдохнул Тит.
Сенаторы громко закричали проклятия, оскорбления. Претор
сидел точно пригвожденный, не пытаясь пошевелиться.
Цицерон с трудом восстановил тишину.
— Кто был еще? — быстро спросил консул.
— Цетег, Габиний, Статилий и Цепарий.
— Ты знаешь их планы?
— Они хотели… Они хотели поднять мятеж в городе.
Теперь уже кричали все. Некоторые встали, пытаясь пробиться
к Лентулу. Цицерон посмотрел на Ваттия Иссаварика и, когда тот согласно кивнул,
сделал знак рукой Сульпицию. Гай Сульпиций подошел к Лентулу.
— Именем римского сената и народа ты арестован.
Лентул машинально поднялся, снял с себя окаймленную пурпуром
тогу, отдав ее Сульпицию. Затем, набросив на плечи темный плащ, он вышел в
сопровождении легионеров. Со всех сторон раздавались проклятия.
Ошеломленные сторонники Катилины молчали. Все случилось
слишком быстро, и у них не было даже малейшей возможности помешать аресту
Лентула.
Цезарь услышал неприятно дребезжащий голос Катула:
— Они хотели пролить кровь, пусть теперь прольется их
собственная кровь.
Глава XXII
Горе вам, прибавляющие дом к дому, присоединяющие поля к
полю, так, что другим не остается места, как будто бы одни поселены на земле.
Книга Исаии, 5:8
И настал день иом-кипура. Десятый со дня рашхашаны — день
великого прощения и милосердия. С самого раннего утра у дверей домов начали
появляться немногочисленные прохожие, одетые в длинные одноцветные одеяния,
сдержанно поздравляющие друг друга с праздником. И жрецы читали изкор —
поминальную молитву по умершим близким. Пост иом-кипура начинался с заходом
солнца предыдущего дня и заканчивался с появлением звезд в день текущий. Но на
улицах города не было слышно радостного оживления грядущего праздника, задорных
ребячьих выкриков, громких мужских голосов, звонких девичьих шуток. Шойхеты,
уже несколько дней готовившие специальное кошерное мясо для верующих, напрасно
ждут в лавках своих покупателей. Закрыты многие таверны и базары. Пусто в
храмах иерусалимских.
Только в одном храме много людей, и его массивные тяжелые
двери закрыты с внутренней стороны, ибо в нем уже третий месяц находятся
осаждаемые римлянами иудеи. В священный город пришла война, и, казалось, весь
Иерусалим пропитан особым составом холодной грязи, горячей крови, солдатского и
лошадиного пота, миазмами человеческого ужаса, страха, страданий. И теперь,
даже в священный день иом-кипура, когда радость милосердия всемогущего Яхве
переполняет сердца истинных иудеев, лики сынов иерусалимских исполнены скорби и
страдания.
Вот уже восемь недель два легиона Помпея осаждают храм
Иерусалима, национальную святыню и главный религиозный центр всех верующих
иудеев. Но почему так спокойно в городе? Почему горожане не ударят в спину
римлянам, видя, как те безжалостно истребляют их братьев и сестер? Почему молчат
жрецы иудейские?
Увы! Великие государства зачастую разлагаются извне. Удары
внешних врагов только довершали это разрушение. Давний конфликт в Иудее между
двумя религиозными группами, саддукеями и фарисеями, принял настолько
непримиримый характер, что потребовалось вмешательство чужеземцев.
Даже царская семья Маккавеев оказалась разделенной этим
конфликтом. Аристобул поддержал саддукеев, а его брат Гиркан высказался за
фарисеев. Ожесточенные споры в храмах выплеснулись на улицы города, привели к
многочисленным схваткам и в конечном итоге к гражданской войне и интервенции
римлян.
И вот уже третий месяц неистовый Помпей ждет, когда падут
стены храма Иерусалимского и несколько тысяч сторонников Аристобула, запершиеся
в нем, наконец, смирятся перед римскими мечами. Или умрут в стенах храма.
Еще вчера Помпей приказал своим легатам в пятидневный срок
овладеть храмом, и едва солнце осветило городские стены, послышались крики
погонщиков мулов, подтягивавших к центру города баллисты, катапульты, скорпионы
и другие метательные и стенобитные орудия.
Римский полководец имел все основания сердиться. Восемь
недель он торчит у стен храма со своими легионерами, когда весь город сдался
ему без боя. Да что город? Целые царства покорялись ему в менее короткий срок.
Над ним будет смеяться весь Рим, недовольно подумал Помпей.
В описываемый нами период ему исполнилось сорок три года.
Выше среднего роста, хорошо сложенный, Помпей выделялся среди римских
магистратов приятной наружностью и спокойным, уравновешенным нравом. Мягкие,
откинутые назад волосы, чуть свисающие мясистые щеки, округлый подбородок,
большой нос, живые блестящие глаза — таким был облик замечательного воина
Древнего Рима.
