— Прямо «отец народа», — иронически хмыкнул
Красс, — послушать его, так только он один спасает республику и желает ей
блага.
— После сегодняшнего заседания сената Катилина не
сможет оставаться в городе, — почти утвердительно сказал Цезарь, —
слишком много обвинений в его адрес. Он должен будет уехать.
— Теперь, — заканчивал Цицерон, выходя на середину
и поднимая правую руку вверх, — ты, Катилина, открыто посягаешь на целую
республику, святилища бессмертных богов, на городские кровли и жизнь каждого из
граждан, наконец, призываешь сокрушить и разорить всю Италию. Осуществить то,
что с самого начала предписывает мне консульская власть и заветы предков, я не
дерзаю. Поэтому я поступаю не так сурово, и, думаю, в такой мягкости сейчас
будет больше пользы для общего благополучия. Ведь если я прикажу казнить тебя,
в государстве все же осядет остатком заговора горстка твоих сообщников, —
консул перевел направление руки на Лентула. — Если же ты удалишься, к чему
я тебя не раз побуждал, то зловещее скопление нечистот, пагубное для
республики, будет вычерпано из города.
— Так что же, Катилина? Неужели мой приказ заставляет
тебя сомневаться в том, что так отвечало твоему собственному желанию? «Ты враг.
Уйди из города!» — такова воля консула. Ты спросишь: означает ли это изгнание?
Я не даю такого распоряжения, но, если хочешь знать, таков мой настоятельный
совет, — закончил эффектной фразой Цицерон и в полной тишине прошел к
своему креслу.
Не успел он сесть, как храм взорвался криками одобрения.
Почти все сенаторы, еще недавно сомневавшиеся, были на стороне Цицерона.
Громкие рукоплескания, столь редко раздающиеся в стенах сената, были достойной
наградой Цицерону за его выдающуюся обвинительную речь против Катилины.
Раздосадованный Катилина трижды пытался взять слово, но
негодующие крики сенаторов не дали ему говорить. Взбешенный патриций в ярости
покинул храм, провожаемый неодобрительными криками присутствующих.
Воспользовавшись его уходом, слово взял Катон.
— Возблагодарим великих богов за то, что среди нас,
наконец, нашелся человек, бросивший прямые обвинения Катилине. Не только катилинарии
представляют опасность сегодня, но и те, кто прячется в их тени, намереваясь
нанести удар нашей республике. Сенат всегда должен стоять на страже интересов
Рима и республики. Только единство сенаторов спасет Рим от раздоров и гибели,
от ужасов гражданской войны.
— Он никак не успокаивается, — с ненавистью сказал
Красс, — ему так и хочется обвинить нас в заговоре против республики.
— Сегодня осторожная политика Цицерона и его ораторское
искусство взяли верх над безрассудством Катилины и кинжалами мятежников, —
сказал тихо Цезарь. — Тоги победили мечи, если пользоваться терминами
нашего консула. Но это еще не конец, Красс. Это начало новой гражданской войны.
Часть II. Казнь
Глава XVIII
Нам кажется недостаточным оставить тело и душу детей в таком
состоянии, в каком они даны природой, — мы заботимся об их воспитании и
обучении, чтобы хорошее стало много лучшим, а плохое изменилось и стало
хорошим.
Лукиан
Гражданская война по природе своей наиболее разрушительное и
страшное бедствие для любого народа. Гражданская война есть ужасный барьер,
пролегающий между гражданами одной страны, одного народа, одной семьи. Раздел
проходит по душам людей, когда сын восстает против отца, отец борется с сыном,
а друг убивает друга.
Жестокость в такой войне становится общепринятой нормой,
когда люди бьются с отчаянием обреченных, порывая свои связи с родными и
близкими, рвут кровные нити своего прошлого. Но гражданские войны губительны и
по своему нравственному ущербу, наносимому обществу. Победителей в таких войнах
не бывает, ибо побежденной является другая половина собственного народа.
В период гражданской войны победителей развращает мысль о
том, что врагов государства можно и нужно искать внутри общества, среди
собственного народа, ибо половина населения является потенциальным носителем
чуждой обществу победителей истины.
И тогда война, уже давно завершившаяся, сменяется террором.
Почти всегда социальный конфликт, сопровождаемый гражданской войной, развращает
общество и людей до такой степени, что через определенный срок победители, уже
привыкшие к истреблению сограждан, начинают террор против собственного народа,
а либеральные лозунги народовластия сменяются жесточайшей диктатурой
единовластия.
Выступление Цицерона в сенате стало формальным объявлением
гражданской войны и подвело черту под трудным периодом временного
сосуществования двух враждующих группировок.
Глубокой ночью, когда небо было затянуто набегающими тучами,
а тяжкий мрак поглощал огромный город, придавливая его к земле, Катилина
покинул город. Он выехал из Рима в сопровождении большого числа своих
сторонников, провожаемый неодобрительными выкриками легионеров городской
стражи. Претор Лентул, призванный исполнять свои обязанности до конца года,
проводив катилинариев до крепостных ворот, вернулся домой в сопровождении двух
вольноотпущенников. Всю дорогу домой Лентул проделал молча, обдумывая свои
зловещие планы. Отъезд Катилины делал его наиболее важной фигурой среди
заговорщиков, оставленных в городе. И претор твердо решил не только заменить
Катилину, но и превзойти его, осуществив замыслы, не удавшиеся вождю
заговорщиков.
Едва Катилина покинул город, как об этом сообщили Цицерону.
Счастливый консул немедленно сел за составление второй речи против Катилины,
абсолютно убежденный в могуществе своего ораторского мастерства.
Цезарь узнал о поспешном отъезде Катилины почти одновременно
с Цицероном. Окончательный разрыв между катилинариями и сенатом сделал очень
выгодными позиции Цезаря и его сторонников, не вмешавшихся в борьбу двух
враждующих группировок — катилинариев и партии сената.
Но хорошее настроение Цезаря быстро улетучилось, едва
вошедший номенклатор доложил о приходе Домицианы, старшей весталки Рима. Цезарь
не любил эту сухую, маленькую женщину тридцати девяти лет, которая через год
должна была уступить свое место другой весталке. Согласно римским обычаям,
весталками могли состоять непорочные девушки до сорока лет из лучших римских
семей. В непорочность Домицианы верховный жрец мог верить абсолютно.
Воплощением всех грехов для Домицианы были мужчины, которых она ненавидела.
Старшая весталка истово верила, что все беды римского народа являются
производными от похоти и разврата римских мужей.
Избрание Цезаря, известного своими любовными похождениями,
верховным жрецом Рима она восприняла почти как личное оскорбление, как
святотатство, стараясь обращаться к верховному понтифику лишь в самых
необходимых случаях.
Коллегия весталок считалась наиболее уважаемой жреческой
коллегией в городе, и члены коллегии, весталки, имели право на ликторов, идущих
впереди них. Они единственные среди римских женщин распоряжались своим
имуществом и обладали гражданскими правами наравне с мужчинами. Весталки даже
обладали правом помилования. Но до сорока лет они обязаны были сохранять
девственность и поэтому избирались из самых знатных семей Рима еще в раннем
возрасте.
